Начал с сундука. Вертел, вертел… Наконец обратил внимание на то, что в одном углу нацарапана цифра 1, в другом – 8, в третьем – 1, в четвертом – 9. На крышке сундучка нашел еще рисунок: какой-то домик, будто на горке, и крест около.
В подкладке жилета нашел трубочку из бумаги. И на бумажке опять – 1819. А в морских книгах буквы некоторые подчеркнуты словно.
Взял Кузьмич трубочку бумажную и две книги, домой их понес. Велел сундучок припрятать и все, что в нем, – тоже.
…Дня через два приходит Кузьмич туча тучей.
– Ну что? – спрашивает Илья.
– Ерунда вышла. Бился, бился, все подчеркнутые буквы выписал, под них цифру 1819 подставил так и эдак. И навыворот ставил: 9181. Чепуха выходит! Тарабарщина какая-то! – И Кузьмич протянул Илье бумажку.
Илья прочел: «Шестьдесят пять двенадцать девять сто пятьдесят сорок пять Юноа никханат норд крест сюд три».
– Счет какой-то, что ли, цыганский? – говорит Кузьмич.
Ничего не сказал ему Илья, задумался над бумажкой. Потом вдруг вскочил, по лбу себя треснул. Побежал домой, карту Северной Америки притащил и по ней пальцем стал тыкать, долготу и широту искать.
– Или здесь, – говорит, а сам на других смотрит, – или здесь… или сорок пять, или сорок и пять. Как читать?
Никто ничего не понимает. Во все глаза смотрят, куда палец Ильи уперт. А там, на карте, – место пустое: ни горы, ни города нет! Пусто, белая бумага! Вот оказия!
Кузьмич и говорит:
– Ну, верно, на энтом месте и найдете либо Павла Ефимыча, либо клад какой! Поезжайте, авось что и найдете. Ну а я насчет каретки отправлюсь.
Неделю пропадал Кузьмич. Явился наконец, даже с лица спал. Однако ухмыляется и радостно носом шмыгает.
– Узнал! Все кареты питерские пересмотрел, со всеми извозчиками знакомство свел. Потрудился, одно слово!.. Те, что деньги вам посылают и сундучок, живут на Сергиевской, в доме номер девятнадцать, квартира четыре, а по фамилии Неведомские… Сам-то был морской капитан в отставке…
– Капитан Неведомский! – воскликнула Марфа Петровна. – Да ведь это командир моего мужа! «Тюленем» командовал.
– Може, и он, – сказал Кузьмич, – только он померши… недели две как померши… А осталась супруга его и сын. Взрослый… служит уже… Ее звать Валентина Ивановна, а сына – Владимир Анатольевич.
– Ну да! Так и есть! Капитана-то звали Анатолием, кажись, Павловичем, что ли?
Наступило молчание. Первая заговорила Марфа Петровна:
– Ну что ж теперь делать?
– А вот что делать, – сказал Кузьмич. – По справкам, люди они душевные. Коли хотите спокойно свои деньги получить, сколько там вам назначено, сидите спокойно, молчком, будто ничего не знаете. А коли узнать что хотите – может, они и знают, – то ехать надо для разговоров обязательно. Хотите, и я с вами поеду?.. От меня не отвертятся! Потому я сам крючковат. Так прямо в лоб им и вдарить. Авось что и узнаем. А вообче ехать вам одной не годится, потому здесь как хотите, а, – Кузьмич понизил голос, – уголовщиной пахнет. Носом чую, – добавил он и так при этом носом дернул, что Марфа Петровна даже вздрогнула.
…В ближайшее же воскресенье Марфа Петровна и Кузьмич стояли у дверей, на которых сверкала медная дощечка с надписью: «Анатолий Павлович Неведомский».
Кузьмич решительно дернул ручку звонка. Камердинер раскрыл дверь.
– Валентину Ивановну Неведомскую надобно видеть, – сказал важно Кузьмич.
Он на этот торжественный случай даже у Петра Петровича его новый вицмундир выпросил, в бане помылся, побрился – словом, вид имел авантажный.
