Но этот человек, невзирая на всю никчемность собственной жизни, кое-чему все же научился.
Он научился сражаться.
Ему тридцать два года. Он не готов умирать. Его тело сильно покалечено (результат столкновения корабля со скалами), и все же он плывет к берегу, напрягая все мышцы и борясь с волнами. Ему удается выбраться на берег.
Он утомлен и измучен. Сознание вот-вот оставит его. Но он заставляет себя поднять голову и видит впереди силуэт города редкостной красоты. Под холодным лунным светом все очертания кажутся вырезанными из слоновой кости. У человека мелькает мысль, что ничего прекраснее он не видел.
В эту ночь он находится на пороге смерти.
Боги любят приписывать себе вмешательство в чью-то судьбу. Судьба ли его спасла? Или капризная удача, бросившая кость так, что он выплыл не где-нибудь, а здесь?
Человек отползает от берега, тратя на это последние силы. Песок под его руками сменяется каменистой поверхностью, а та – рыхлой почвой. Человек чувствует, что смерть идет за ним по пятам, ощущает ее в каждом своем судорожном вдохе и выдохе. Прежде он считал себя храбрым. Но никто не храбр перед лицом безвременной смерти.
Он бы и умер, если бы судьба, или удача, не спасла его. Но спасение стало для него проклятием.
В этот момент на него набрел король.
Король имел обыкновение коллекционировать души, и душа молодого мужчины пришлась ему очень по вкусу. Он наклоняется над человеком, который вот-вот потеряет сознание, смотрит на искалеченное лицо с правильными чертами. Затем король опускается на колени и задает умирающему вопрос, о котором тот будет вспоминать до конца своей необычайно долгой жизни:
– Ты хочешь жить?
«Что за глупый вопрос», – думает человек.
Конечно, он хочет жить. Он молод. Дома его ждет семья. Он проживет еще не один десяток лет.
Ответ человека звучит как мольба:
– Да. Очень хочу. Да. Помоги мне.
Позже он будет проклинать себя за это – за свою жалкую просьбу, оказавшуюся губительнее смерти.
Король улыбается и приникает ртом к горлу умирающего.
Райн
Септимуса я возненавидел с первого взгляда.
Я точно знал, кто он, но даже если бы и не знал, его внешность быстро бы мне подсказала.
«Этому кроверожденному вельможе нельзя доверять», – кричала моя интуиция.
Когда во время Кеджари он подошел ко мне, я не пожелал иметь с ним ничего общего. Но он цеплялся, как неприятный запах. Точнее, как болезнетворное поветрие. Этот мерзавец приходил ко мне снова и снова.
Поначалу он ничего не предлагал, появляясь как бы между прочим. В дни, предшествующие Кеджари, он оказывался везде, где находились мы с Мише, и подолгу торчал рядом с нами. Поначалу это не вызывало у меня подозрения. Он вел себя так же, как и большинство кроверожденных во время состязания: пользовался возможностью общаться с другими домами и прикидывал, где и на кого оказать влияние.
Повторяю, тогда меня это не беспокоило. Торчит и торчит.
Но потом, на третий или четвертый раз, я заподозрил неладное. А к тому времени, когда он отвел меня в сторону и сказал: «Я знаю, кто ты на самом деле», – он уже вызывал неприязнь.
Фраза, брошенная им, меня насторожила. Я перешерстил свой внутренний круг, пытаясь понять, откуда он это узнал, однако я и сейчас был в полном неведении. Но после той фразы он начал на меня давить.
«Тебе не сделать это одному. Ришане не настолько сильны. Твоя победа в Кеджари ничего не изменит».
