– Слушай, воспитатель: во-первых, я за рулем…
– Это для тебя не преграда, возьмешь и бросишь где попало свою машину, – перебил меня Асик. – А во-вторых?
Я растерялся. Не смог придумать предлог «во-вторых».
Вдруг отчетливо понял, что вечер сегодня пройдет вне дома. Что после первой рюмки вторая покажется намного слабей первой, а третья рюмка проскочит как родниковая водичка. И всё станет как-то легко и весело. А если рядом будет человек, как Боря, тебя охватит чувство необъяснимого, восторженного счастья и потрясающей расслабленности. И ты сможешь искренне рассказывать о себе, о своем детстве, о своей любви, о том, что не все мечты исполнились, но обязательно исполнятся. И от этого настроения захочется петь и раскачиваться в такт песне с уже какими-то совсем незнакомыми, но приятными для тебя людьми.
– Ну вот, зазвенели тонкие струны души! Странные мечты обуяли его вольнолюбивый разум! – издевался надо мной Асик. – Неужели на тебя так подействовал этот бессмысленный поход в театр? Ты же все время долдонишь, что у тебя есть иммунитет, что тебя просто так не проймешь! Что ты прошел суровую школу редакторской инквизиции на киностудии «Узбекфильм»! А здесь вдруг раскис…
Я сидел, опустив голову. Мне на самом деле было стыдно.
Асик помолчал, потом пересел совсем близко ко мне и вдруг почти ласково произнёс:
– Старик! Не вешай носа! Держи хвост пистолетом! Какие наши годы? Я знаю, как дорога тебе эта пьеса, я знаю, как и где ты писал её… Но может быть, посмотришь на неё более внимательно и критично?
– Да, Асик, ты прав… Напишу ещё. И всё-таки обидно.
– Что, читаем дальше? – предложил вдруг Асик.
– Читаем.
«В этот момент во двор входит Санжар. В руках у него старый чемодан, плащ.
– Доброе утро…
Первым оглядывается Жданов.
– О-о! Кого я вижу! Санжар! Вернулся?
– Вернулся…
– Насовсем?
– Надеюсь…
– Поздравляю.
Из дома выходит Исаак.
– Исак Давыдович! Здравствуйте…
– Ты?
– Я…
Они обнимаются. Исаак вытирает украдкой слезы.
– С возвращением, Санжар.
– Спасибо.
– Надо же… Пять лет. Пять лет! Сволочи!
Санжар смотрит на освещенное окно своей квартиры, идет к лестнице.
– А Хабибы нет дома, – говорит Жданов.
– Она у нас… – успокаивает Санжара Исаак. – Мамура рожать собралась, а скорой всё нет и нет. Вот Хабиба и взялась сама… Золотая она у тебя.
Выходит растерянный Махмуд.
– Здравствуйте, Махмуд-ака, – говорит Санжар.
Махмуд не отрывается от окна.
– Уже началось… О Аллах, помоги ей…
Он вдруг узнает Санжара.
– Санжар! Ты?
– Я…
– Я и не узнал тебя… – Махмуд обнимает соседа. – Голова кругом… Мамура…
– Знаю.
– Лишь бы всё было нормально.
Он ходит взад и вперед по двору, заглядывая в окошко квартиры Исаака.
– Возьми себя в руки, Махмуд… – строго говорит Жданов. – Перестань маячить, садись! Ну, Санжар, рассказывай…
– О чем?
– О жизни своей…
– А что рассказывать… Не хочу вспоминать. Как-нибудь в другой раз, хорошо?
– А Хабиба тебя к осени ждала.
– К осени? Я же ей всё в письме написал. Из Солигорска телеграмму отбил… Странно…
Во дворе появляется молочница.
– Кисло-пресно молоко-о-о-о! Кисло-пресно молоко-о!
– Ну и глотка у тебя! Чего орешь, мы же не глухие, – недовольно говорит Жданов.
– А я не вам кричу, а тем, кто спит!
Из окна высовывается Броня.
– Исаак, возьми два литра и банку кислого…
Исаак идет в дом, выносит бидон и банку.
– Махмуд-ака, а вам молока не надо? – спрашивает молочница.
– Не знаю…
– Да что это с вами? Лица на вас нет! А Мамура где?
