Слава покраснел:
– Я уже всё проиграл. За мной будет.
– Что же ты в игру лезешь? – закричал Борька. – Здесь в долг не играют. Давай деньги!
– Я ведь сказал тебе – нету. Отыграю и отдам.
– Ах так?! – Борька схватил Славин пятак. – Отдашь долг – тогда получишь обратно.
– Какое ты имеешь право? – Славин голос дрожал от волнения, на бледных щеках выступил румянец. – Какое ты имеешь право это делать?
– Значит, имею, – бормотал Борька, пряча пятак в карман. – Будешь знать в другой раз.
Миша протянул Борьке копейку:
– На, отдай ему биту. А ты, Славка, не имеешь денег – не играй.
– Не возьму, – мотнул головой Борька, – чужие не возьму. Пусть сам отдает.
– Зажилить хочешь?
– Может, хочу.
– Отдай Славке биту!
– А тебе что? – ощерился Борька. – Ты здесь что за хозяин?
– Не отдашь? – Миша вплотную придвинулся к Борьке.
– Дай ему, Мишка! – крикнул Генка и тоже подступил к Борьке.
Но Миша отстранил его:
– Постой, Генка, я сам. Последний раз спрашиваю: отдашь?
Борька отступил на шаг, отвел глаза.
– На, пусть подавится. – Брошенный им пятак зазвенел на камнях. – Подумаешь, заступник нашелся.
Он отошел в сторону, кидая на Мишу злобные взгляды. Игра расстроилась.
Мальчики уселись возле стены на теплом асфальте и грелись на солнце.
В верхушках чахлых деревьев путался звон колоколов, доносившийся из церкви Николы на Плотниках. На протянутых от дерева к дереву веревках трепетало белье; деревянные прищепки вздрагивали, наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Бесстрашная женщина стояла на подоконнике на третьем этаже и, держась рукой за раму, мыла окно.
Миша сидел на сложенных во дворе ржавых батареях парового отопления и насмешливо посматривал на Борьку. Сорвалось! Не удалось прикарманить чужие деньги. Недаром его Жилой зовут! Торгует на Смоленском папиросами врассыпную да ирисками и для блеска облизывает их языком. И отец его, Филин, завскладом, – такой же спекулянт…
А Борька как ни в чем не бывало рассказывал ребятам о попрыгунчиках.
– Закутается такой попрыгунчик в простыню, – шмыгая носом, говорил Борька, – во рту электрическая лампочка, на ногах пружины. Прыгнет с улицы прямо в пятый этаж и грабит всех подряд. И через дома прыгает. Только милиция к нему, а он скок – и уже на другой улице.
– А ну тебя! – Миша махнул рукой. – «Попрыгунчики»… – передразнил он Борьку. – Ты еще про подвал расскажи, про мертвецов своих.
– А что, – сказал Борька, – в подвале мертвецы живут. Там раньше кладбище было. Они кричат и стонут по ночам, аж страшно.
– Ничего нет в твоем подвале, – возразил Миша. – Ты все это своей бабушке расскажи. А то «кладбище», «мертвецы»…
– Есть кладбище, – настаивал Борька. – Там и подземный ход есть под всю Москву. Его Иван Грозный построил.
– Иван Грозный жил четыреста лет назад, а нашему дому всего десять лет. Уж врал бы, да не завирался.
– Я вру? – Борька ехидно улыбнулся. – Пойдем со мной в подвал. Я тебе и мертвецов, и подземный ход – все покажу.
– Не ходи, Мишка, – сказал Генка, – он тебя заведет, а потом будет разыгрывать.
Это была обычная Борькина проделка. Из всех ребят он один знал вдоль и поперек подвал – громадное мрачное помещение под домом. Он заводил туда кого-нибудь из мальчиков и вдруг замолкал. В темноте, не имея ориентировки, спутник тщетно взывал к нему. Борька не откликался. И только помучив таким образом свою жертву и выговорив какую-нибудь мзду, Борька выводил его из подземелья.
