– Хелен, – сказал я. – У него в животе все держится только на кетгуте. По меньшей мере неделю он должен питаться исключительно жидкой пищей, хотя, вероятно, и при этом ему все равно не вытянуть. Если он останется здесь, тебе придется поить его молочком с ложечки чуть ли не каждый час. – Ладно, ладно… – Она снова погрузилась в задумчивость.
И все следующие дни она действительно то и дело поила его с ложечки, но не только молоком. Через регулярные промежутки ему в глотку лился мясной экстракт, костный бульон и всевозможные детские смеси. Как-то, вернувшись пообедать, я застал Хелен на коленях перед картонкой.
– Мы назовем его Оскаром! – объявила она.
– Он что, останется у нас?
– Да.
Я люблю кошек, однако в нашей тесной квартирке мы уже держали собаку, и мне представились разнообразные будущие трудности. Но я спросил только:
– А почему, собственно, Оскаром?
– Не знаю.
Хелен роняла каплю за каплей мясного соуса на красный язычок и внимательно смотрела, как кот глотает их.
В женщинах меня пленяет, в частности, их загадочность, их непостижимая логика, а потому я не стал спрашивать дальше. Но ход событий меня вполне удовлетворял. Я все еще давал коту сульфапиридин каждые шесть часов, а утром и вечером измерял ему температуру, по-прежнему ожидая, что она вот-вот стремительно подскочит, начнется рвота и напряженная брюшная стенка неумолимо возвестит о перитоните. Однако ничего подобного так и не произошло.
Казалось, инстинкт подсказал Оскару, что ему следует двигаться как можно меньше: во всяком случае, день за днем он лежал абсолютно неподвижно, поглядывал на нас… и мурлыкал.
Его мурлыканье прочно вошло в нашу жизнь, и, когда в конце концов он покинул свое ложе, прошествовал в нашу кухоньку и продегустировал обед Сэма, состоявший из мясных обрезков с сухарями, это была триумфальная минута. Я не стал портить ее опасениями, не слишком ли рано он перешел на твердую пищу. «Ему виднее», – про себя решил я.
С этой минуты было уже чистым наслаждением наблюдать, как тощее мохнатое пугало толстеет и наливается силой. Кот ел, ел, ел, и, по мере того как плоть нарастала на его костях, черные и золотые полосы уже блестящей шкурки становились все ярче. Мы оказались владельцами удивительно красивого кота.
Когда Оскар совсем выздоровел, Тристан стал нашим постоянным гостем. Возможно, он считал – с полным на то правом, – что жизнью Оскар в первую очередь был обязан ему, а не мне, и часами играл с котом. Больше всего Тристан любил тихонько выдвигать ногу из-под стола и тут же отдергивать, прежде чем кот успевал в нее вцепиться.
Оскар (и его можно понять!) сердился на такое поддразнивание, однако он сумел показать характер: устроил однажды вечером засаду на Тристана и ловко укусил его за лодыжку, прежде чем тот вновь принялся за свои штучки.
На мой взгляд, Оскар очень украсил наш семейный очаг. С Сэмом они стали такими друзьями, что водой не разольешь. Хелен его просто обожала, а я, возвращаясь вечером домой, каждый раз думал, что умывающаяся у огня кошка придает комнате особый уют.
Оскар уже несколько недель был признанным членом нашей семьи, когда однажды Хелен встретила меня на пороге, расстроенная чуть не до слез.
– Что случилось? – спросил я.
– Оскар… он исчез…
– Как так – исчез?
– Джим, по-моему, он убежал!
– С какой стати? – Я посмотрел на нее с недоумением. – Он же часто в сумерках спускается в сад. Ты уверена, что его там нет?
