– Ёт… Пр…
Высокая молодая женщина порывисто шагнула ему навстречу и подняла палец, призывая к тишине. Торлейв дико огляделся, будто ища укрытия. Потом осмотрел ее, не веря глазам. В обычной рубахе и некрашеной дерге, замотанная в убрус, отчасти прикрывавший лицо, перед ним стояла Прияслава Свирьковна, молодая княгиня Святославова. Торлейв никогда не видел ее в подобной одежде, и теперь у него рябило в глазах от неожиданности. От потрясения он даже не сообразил, что сам стоит перед ней полуголый: не на такую встречу он рассчитывал.
– Поговорить надо! – вполголоса, но с напором ответила Прияна на его изумленный взгляд. – Чтобы никто не слышал.
Торлейв еще раз огляделся. Для начала надо было укрыть Прияну от лишних глаз, раз уж она и правда здесь, а уж потом спрашивать, что случилось. В хозяйской избе еще спят мать и Орлец, сводный брат, в девичьей полно бабняка и детей, а поварне уже гремят котлами и сковородами…
– Пойдем в хлебню, что ли. – Уже не думая о вежестве, Торлейв схватил Прияславу за руку и потянул за собой.
Двор у Фастрид с сыном был просторный и богатый: хозяйская изба, две избы для челяди, хлев, поварня, клеть, погреб. Торлейв привел нежданную гостью в хлебню – клеть, где стояли квашни, громоздились дежи, сита и корыта, стоял широкий стол, и чуть ли не половину всего места занимала большая хлебная печь. Но хлеб Фастрид и Жилёна выпекали позавчера, следующая выпечка будет дня через три, и сейчас в хлебне было пусто, стол и деревянная утварь начисто вымыты.
Прияслава вошла, озираясь: сама хозяйка большого дома, она невольно любопытствовала, как все устроено у другой хозяйки, более опытной. Без просьбы Торлейв плотно закрыл за ними дверь и провел пальцами по волосам, убирая со лба и стараясь окончательно проснуться. Знал бы, кто пришел – хоть бы обулся, умылся и волосы расчесал. Хоть бы рубаху надел. Но нет – не стоило ради такой мелочи держать Прияну на крыльце, на виду у всего двора. А сама она, судя по лицу, его растрепанных волос и исподних портков не замечает.
– Что стряслось?
– Ты знал! – Прияслава повернулась к нему.
Она сказала это с таким вызовом, будто обвиняла, и Торлейв чуть не рассмеялся. К нему на двор явилась молодая княгиня, вытащила из постели, чтобы винить неведомо в чем!
– Что я знал? – подавляя улыбку, со смирным и покорным видом уточнил Торлейв.
Сквозь невольное веселье в душе отчетливо просвечивала тревога: как будто вынужден вести разговор, краем глаза наблюдая, как по полу от печи распространяется пламя. Еще чего не хватало, чтобы кто-то увидел Прияславу здесь, с ним наедине. Головы не сносить, но не он же ее к себе зазвал. Прияслава была разумной женщиной, но сейчас в глазах ее горел такой огонь, что было ясно: на все опасности ей начхать, как для себя, так и для других.
– Про Малушу!
Торлейв мигом перестал улыбаться – это имя стерло веселье, будто мокрая тряпка пыль.
– Ты знал… – повторила Прияслава, верно поняв его выражение. – И ты мне ни слова не сказал! А мог бы сказать – еще тогда!
Торлейв понял, о каком «тогда» она говорит: когда три зимы назад он приехал в Свинческ, где Прияслава сидела в добровольном изгнании, чтобы увезти ее обратно в Киев.
– Если бы ты тогда сказал мне, что у него здесь еще и Малуша, я бы не вернулась! – так же вполголоса, но с яростным обвиняющим напором продолжала Прияслава. – Я бы лучше умерла там, дома, но не стала бы возвращаться всем на посмешище! Как я радовалась, овца глупая, что Горяну избыли! Думала, мой муж теперь опять только мой! А выходит, я влезла в постель, из которой только за одну ночь до того вылезла
