— Чёр-рная, — приветствовала она меня, взмахнув пышным, как у белки, хвостом. — Пойдём пр-роведаем.
И кошка нырнула за ширму господина Легсона.
Я не без опаски последовала за ней.
На кровати, точно такой, как у господина Шлафлоса, спал человек, а под боком у него возлежал здоровенный меховой шар с ушками.
— Смотр-ри, Мор-рда, — неучтиво обратилась к нему Лиса. — Пр-ривела. Чёр-рная. Кр-расивая, пр-равда?
Пониже ушек у шара прорезались золотистые щёлки.
— Кр-расивая, не кр-расивая, — проворчал шар и зевнул, явив розовую пасть с клыками. — Какая тепер-рь р-разница?
— Не гор-рюй, Мор-рда, — Лиса вскочила к нему на постель. — Я р-рядом.
Она принялась вылизывать лохматый мех, и ушки, и щёлки глаз. При этом оба мурлыкали, рокотали на два голоса, словно пели дуэтом.
Я тоже села с краю — послушать.
— Р-рыбки бы, — жаловался Мохнач-Морда. — Кур-рочки. Зачем р-разбудили?
Во сне-то ему, горемыке, есть не хотелось. И вообще там, во сне, лучше, чем наяву.
— Пр-рисутствие, — объяснил кот. — Пр-риятно.
— Пр-равильно, — согласилась Лиса. — Говор-рят. Хор-рошо!
Пока я пыталась понять, что это может означать, кошка вдруг повернулась и лизнула меня в нос шершавым языком.
— Гр-рустная. Спи. Пр-росто спи.
И сама пристроила голову на необъятный пушистый бок Мохнача.
— Спасибо, — пробормотала я. — Я тут где-нибудь р-рядышком...
Тьфу ты, сама по-кошачьи урчать начала!
Стоило немного успокоиться и почувствовать себя в безопасности, как могильной плитой навалилась усталость. Я выбрала себе пустую спаленку подальше от остальных, вскарабкалась на незастеленную кровать и утонула в перинах. Было тепло и уютно, каша с курочкой, о которой грезил бедный Мохнач, наполняла живот приятной тяжестью, но сон не шёл. Мысли крутились вокруг вчерашней ночи и сегодняшнего утра, на душе становилось всё чернее и горше.
Чтобы отвлечься, я стала вспоминать сказки Старой Хель о мире богов и мире снов.
Старая Хель жила в двух кварталах от нас и каждый вечер читала внуку из книг с такими потёртыми переплётами, что названий не разберёшь. Сказки были известные, но рассказывались всегда не так, как я привыкла. То ли книги у Хель были какие-то особенные, то ли она выдумывала на ходу.
— Наш мир для богов, что для нас садовый пруд, так же мал и мелок, а мы для них вроде рыбок в том пруду. Живём себе среди водорослей, ила и лягушат, ведать не ведаем, как снаружи всё устроено, и о том, что там творится, судим лишь по ряби на воде.
Я закрыла глаза и увидела Хель сидящей в старом кресле у камелька: на носу круглые маленькие очки, на коленях раскрытый том. Говорят, в молодости Хель играла на сцене. Голос у неё и сейчас был звучный, читала она с выражением, и с ветки у окна я чётко слышала каждое слово:
— Рыбы не могут жить на суше, а люди — в воде, хотя в их власти осушить пруд и пустить на уху всех, кто в нём обитает. Вот и богам при всём их могуществе, чтобы дотянуться до людей, нужны храмы, алтари и святилища, как рыбаку нужны удочки и сети. Но боги ловят нас не для того, чтобы сварить уху. Они испытывают души, меняют судьбы и раздают дары, а иной раз отнимают. Мир снов открыт и людям, и богам. Там возможно всё, там происходят настоящие чудеса и исполняются самые немыслимые желания. Как в Ночь Всех Богов…
— Чем плохо утерять связь с незримыми мирами? — Свен погладил свою золотую вайнскую бородку, и она пропала, открыв гладкий подбородок, а волосы на голове бога потемнели. — Не будет у тебя чутья, не будет удачи. Мы не услышим твоих молитв, не пошлём знаков, озарений и провидческих снов, не подскажем, не поможем.
