— Вернульф не из города был, — выговорила через силу.
«Всё одно, — фыркнула рысь. — Я четыре раза замуж ходила, дважды через Лабиринт, дважды — так. Ни от кого себя не таила, и никто от моей рысьей шубы не шарахался. Опасались, это да... Потому как и без когтей приложить могу, — она подняла тяжёлую лапу в густом меху. — Но ни один хахаль из моей постели не сбежал. В деревне вон тоже побаиваются, но уважают. Чуть что, ко мне. Ой, бабка Фрейя, у нас ребёночек в лесу потерялся, не поищешь? Ой, бабка Фрейя, у нас лисица повадилась цыплят таскать — не проучишь? А ты сама живёшь — дрожишь и девчонку свою запугала. Вот и удрала она от тебя… Ты покров-то накинь. Простынешь, кто дочь спасать будет?»
— Я её к тебе привезти хотела, — сказала Гудрун. — Думала, ты знаешь, что делать. Ты же всегда говорила, что с самим богом зверей дружна…
«Надо же, запомнила, — рысь фыркнула снова, на этот раз сочувственно и даже, пожалуй, смущённо. — Зверям не нужен бог, они сами управляются. Это я тебе, маленькой, сказки рассказывала».
Гудрун тяжело осела на колоду.
— Я к соседу пошла, — заговорила она мёртвым голосом. — Договориться, чтобы отвёз в Веровею. Всего-то час меня не было. Майра, дурочка, её во двор выпустила, а она скок через забор.
Гудрун помолчала, глядя перед собой.
— В храме клянутся, что не видели никакой кошки…
«Что-то ты скрываешь, племяшка».
— Ты что же, и мысли читать выучилась?
«Не выучилась, — усмехнулась Фрейя. — В сны могу заглянуть, ежели очень надо. А мысли твои мне ни к чему. Виной и смятением от тебя и так за версту разит».
Гудрун не шелохнулась, холодно радуясь пустоте в сознании.
«Души в тебе не осталось, Гунька, вот что. Видно, вместе с даром вышла. Один расчёт. А всех чувств — страх да зависть. Заедало тебя, что девчонка твоя вволю живёт, а ты свою кошачью половину в отхожее место выкинула и её к тому же понукала».
— Что за чушь ты несёшь, — Гудрун прикрыла глаза. — Я хотела ей счастья. Чтобы не как у меня. Если бы я до свадьбы к Дакху сходила…
Рысь зарычала, оскалив клыки:
«Дур-ра ты, Гунька! Ох, дур-р-ра…»
Переступила, царапнув когтями по мёрзлой коре, тряхнула головой — кисточки на ушах качнулись.
«Ладно, не горюй, придумаем что-нибудь. Ты ведьму-то эту хоть видела?»
— Когда бы? — Гудрун вздохнула. — Я даже не знаю, где Льеты остановились.
«И узнать нельзя?»
— Можно, но… Страшно мне стало, — призналась Гудрун. — Карин там что-то видела или слышала. Иначе — зачем, не забавы же ради? Я у неё не спросила, не до того было, и она не вспомнила. А потом, когда кавалер с дочкой явились… Я и так на риск пошла. Платье мы, говорю, упаковали, но заказчику пока не отправили. Если вы предложите нам нечто более ценное, чем шесть тысяч марок, это чудесное платье может стать вашим. А он не по-благородному так: «Ты чего, швейка, очумела?!» Я после этого уже и дух перевела. Точно не они, думаю. Но тут он в сердцах тростью по ладони себе — шлёп, шлёп! Насадка на трости серебряная — голова, вроде собачьей. Смотрю, а там по бокам — крылышки…
Рысь насторожила уши.
«Летучий шакал?»
— Таких совпадений не бывает! Я и пошла на попятный. Как вам угодно, кавалер, примите извинения, не смеем задерживать… А про себя молюсь: только бы не догадались, что это наша Карин была, только бы уехали поскорей вместе со всеми своими тёмными тайнами.
Гудрун судорожно глотнула острого ледяного воздуха, смахнула с ресниц капельки влаги.
