— Она нашла, где укрыться, я уверена! Она каждый закоулок в Свеянске знает. Посидит, успокоится и вернётся. Я тогда к ули её сведу или к магам…
«От магов толку не будет. Для них оборотни — твари чуждые, а Небыль — страна незнаемая. Чтобы Небыль понимать, чутьё нужно. Или сила — такая, что кровью добывается. Или воля Двуликого. Прочие боги тут не помощники».
Гудрун подняла голову и посмотрела в огненные глаза рыси:
— А Дакх?
Тётка издала звук, средний между шипением и тявканьем.
«Этот может только отрезать твою дочь от Небыли. Если она человек, останется человеком. Если кошка — так кошкой и будет. Приведёшь потом ко мне, научу её, как зверем жить… Да не реви ты!»
Из глаз Гудрун бежали слёзы. Горячие, живые, они вмиг остывали, обжигая щёки холодом.
«Иди в Храм Всех Богов, к Двуликому. Нас ведь тоже когда-то двуликими звали, да служители божьи сказали: кощунство это, ересь. Ещё одно, из-за чего на нас когда-то ополчились… Сам Двуликий в дела людей не мешается, ули делают это от его имени. Служение богам даёт власть. И деньги. Так что кошель потолще набей. Ули Двуликого — самые жадные. Или обратись к дазским шаманам, только настоящим, а не к балаганным шельмам! Но держи ухо востро. У дазов, в отличие от наших гобров, нет богов, одни духи. А духом после смерти может стать каждый. Иной — и при жизни. Вот они, духи, в Небыль ходят, как к себе домой».
— Откуда ты всё это знаешь?
«Долго на свете живу, — губы рыси изогнулись в улыбке, приподняв мохнатые щёки, усы встали веером. — Думаешь, я всю жизнь на пеньке просидела? Нет, племяшка. Было время, тётка Фрейя по свету гуляла. До Южной Вайхи добиралась. Я и сейчас безлунной ночью прихожу иной раз на тебя поглядеть и на девчонок твоих. Ты-то им, небось, про родню неудобную не говорила?»
На дворе стало совсем темно. Гудрун подобрала медвежью полость и завернулась в неё с головой. Но шкура успела выстыть, и Гудрун тоже прокоченела насквозь. Ей казалось, каждая косточка в ней каменеет и трескается от мороза.
Рысь поглядела на племянницу с жалостью.
«Иди уже, грейся. А девочку я для тебя поищу. По-своему…»
***
Мне снилось, что я куда-то еду. Сани летели легко — ни кочек, ни ухабов. Внутри ещё гнездился озноб, но норка, в которой я лежала, была восхитительно тёплой. Правда, тесноватой.
— Тише, киса, тише, — сказала норка. — Никто тебя не обидит. Обморожения не будет, кое-что я ещё могу, — голос тоже был тёплым, как солнечный свет.
Мр-р-р. Приятная волна прошла по спине — от головы до основания хвоста. И ещё раз. И снова.
Обычно я не позволяю себя гладить, но сейчас мне было так хорошо, так уютно — и совершенно неважно, что за человек держит меня в объятьях, как в колыбели, прижимая к тёплой груди.
Тёплой голой мужской груди…
— Э, подруга! Давай без когтей! Я понял, что ты пришла в себя и хочешь на волю. Всё, отпускаю, — меня подхватили, высвобождая из слоёв ткани, в которых я запуталась. — Смотри, какая шуба. Устраивайся.
Мех! Серебристый, густой. Шуба пахла не только зверем, но и мужчиной, который только что держал меня на руках. И чего ради я вырвалась? Он же не знает, что я не настоящая кошка. Пусть бы гладил. Он живой и тёплый. Живое тепло приятнее неживого и согревает лучше.
— Под шубой телогрей, не замёрзнешь.
Мех и правда был, как печь — только мягкая. Незнакомец уложил его круговыми складками, заключив меня в пушистое гнездышко, а сам сел напротив и стал неторопливо застёгиваться. Движения пальцев, перебирающих пуговицы, одну за другой, действовали усыпляюще. От слабости мутилось в глазах, разум уплывал в манящую тьму, и я позволила себе поддаться, услышав напоследок:
