Строганина? Слышала я об этой причуде. Одна из наших заказчиц, мать невесты, жаловалась, что жених одержим затеей поразить гостей нарезкой из мороженой рыбы. Дескать, среди понимающих людей это самый писк. «Предложить почтенным господам сырую рыбу! — сокрушалась она. — Я же со стыда сгорю! Словно мы дикари какие или нищие, ни запечь, ни зажарить не можем». И я была целиком с ней согласна. Ни человеком, ни кошкой сырое есть не буду!
— Не хочешь? — удивился Даниш-Фрост. — Ты не знаешь, от чего отказываешься.
Он вёл себя дружелюбно и предупредительно, совсем как вначале. Впору думать, что снежный шар и слова по каторгу и казнь были всего лишь продолжением дурного сна.
Я бы и подумала, если бы встречаясь со мной взглядом, граф не отводил глаза, а его улыбка не казалось нерешительной и… виноватой, что ли?
Когда с обедом было покончено, граф сказал:
— Вижу, силы к тебе вернулись. Не будем откладывать.
Он достал из кармана знакомый замшевый мешочек. В мешочке угадывалось что-то маленькое, заметно меньше снежной ловушки, и я решила пока не беспокоиться.
— Ты неслучайно оказалась на моём пути, — заявил Даниш-Фрост. — Я должен знать, что тебя связывает с Нежей. Не бойся. Если ты в беде, я помогу, насколько это в моих силах. А если совершила что-то плохое… обещаю разобраться и не действовать сгоряча.
Он вытряхнул из мешочка крохотный шарик, сжал его в ладонях, и шарик начал увеличиваться в размерах, на глазах превращаясь в сферу с ёлками и снегопадом внутри.
Вот теперь самое время для беспокойства!
Солнце мазнуло бликом по гладкой макушке сферы. Я соскочила на пол и закрутилась в углу между графским диваном и дверцей кареты, как делают кошки, выбирая место для облегчения.
Какой густой ворс у ковра. А под ним войлочная обивка. Вывести запах будет ой как непросто!
— Что ты делаешь? — озадаченно произнёс граф.
Я присела на напружиненных лапах и отставила хвост.
Отошла на пару шагов, сделала ещё круг и посмотрела графу в глаза.
Теперь сообразили, ваше сиятельство?
Сказать по правде, с пола его глаза было видно плохо, зато свой взгляд я постаралась сделать как можно более выразительным.
Право слово, стоило затеять это представление уже ради того, чтобы увидеть оторопь на его лице!
Граф резко дёрнул шнурок — как только не оборвал. Карета остановилась.
А с какой поспешностью он кинулся отворять мне дверь — словно это я была графиней, а он услужливым лакеем!
В перелеске стояла тишь, снега дремотно гудели что-то про себя, и я без страха выскочила наружу. Граф вышел следом.
— И не стыдно вам, барышня Кошка? — пошутил он, неловко улыбаясь. — Такая милая, такая нарядная — и портить ковёр. Нехорошо.
Стыдно, ещё как стыдно. Сейчас под шубой, наверно, красная, как редис. Но простите, ваше сиятельство, в вашу ловушку я больше не хочу!
Куст бузины, осинка, ещё куст — все тонкие, насквозь прозрачные. И снег, как назло, ровный, ни одного большого сугроба, чтобы прикрыл от глаз мужчин.
— Далеко не уходи, — велел граф.
Он смотрел прямо на меня — не в сторону, не под ноги, не в стенку кареты. Я приподнялась на задних лапах и махнула передней. Отвернись, бесстыдник! Отошла на несколько шагов, оглянулась и снова махнула. Как меня совестить, так он горазд, а самому такт выказать… Понял наконец. Криво усмехнулся, встал спиной.
Кучер на передке утопал в своём тулупе, спрятав нос в воротник.
Я завернула за дерево, у которого намело в три кошачьих роста.
