Как же.
Я вернулась минут этак через сорок. Моего отсутствия даже не заметили.
***
Родной провинцией Ким был Бамиан – кто бы мог подумать, что там живут не только хазарейцы, но и кызылбаши, из числа которых Ким и происходила! Кызылбашей, этническую группу тюркского происхождения, переселил из Ирана в XVIII веке Ахмад-шах Дуррани118 и охотно брал их себе в телохранители; некоторые делали себе неплохую карьеру и дослуживались до военачальников. В Кабуле кызылбаши селились в кварталах Чандаволь и Мурад-Хане. В конце XIX века они пострадали от гонений Абдуррахман-хана119, который периодически притеснял национальные меньшинства,
и ещё в середине XX века имели репутацию людей образованных и вхожих во власть, хотя былую славу, конечно, они уже утратили. В наши дни их в Кабуле было мало, и надо было знать, где их найти, так что с востоковедческой точки зрения мне с Ким, конечно, очень повезло. Хотя она была необычна не только с этой точки зрения.
Ким училась на журналиста – правда, при мне она сходила в университет только дважды (одевшись скромно, не подкрасив глаза и захватив с собой платок) и работала стюардессой в той самой авиакомпании «Ариана» (после рейса в Мекку многочисленные друзья в шутку называли её «хаджи»)120. Её семья перебралась в Европу несколько лет назад. Ким и её сестра ждали получения виз, а тем временем должны были закончить учёбу и не позорить доброе имя; если же слухи о чём-то неподобающем до родителей всё-таки доходили, то к нам в гости приходил дядюшка с материнской стороны и проводил воспитательную беседу. Однажды он сказал, кивнув в мою сторону:
– Вот, смотри, она не мусульманка, а ведёт себя приличнее, чем ты. Учись!
Ким почтительно слушала, опустив очи долу, а когда за дядюшкой закрывалась дверь, корчила ему вслед страшную рожу.
– Надоели! То нельзя, сё нельзя… Моя жизнь, ясно? Как хочу, так и живу! Пошли в боулинг сыграем?
И мы шли. Часто пешком, потому что ходить пешком для неё тоже было формой протеста. Да, это было не принято, часто рискованно и всегда неудобно (потому что тротуары в Кабуле – явление редкое, и ты просто топаешь по пыльной обочине, обходя выбоины и лужи и перепрыгивая через канавы), но Ким явно наслаждалась, выходя за рамки дозволенного.
– Ну а что тут такого? – сказала она мне, когда мы первый раз спускались по лестнице. – Давай представим, что всё в порядке. Что мы где-нибудь в Лос-Анджелесе, а не в Кабуле. И будет просто гулять так, будто мы в Лос-Анджелесе.
И мы гуляли – держась за руки, периодически обнимаясь и нервно хохоча. Впрочем, наша прогулка на машине оказалась не менее весёлой и стрессоопасной.
В тот день я пыталась сваять очередную статью для Happy, прости господи, Afghanistan, когда в комнату влетела Ким. Звякнула ключами:
– Поехали кататься, моя принцесса, друг машину дал! – и потащила меня к окну.
Во дворе стоял огромный ярко-синий джип, блестящий, как игрушка.
– Друг работает в министерстве внутренних дел, – похвасталась Ким. – Эту машину все знают, она в Кабуле одна.
Пока я прикидывала, сколько внимания привлечёт наш синий танк, Ким, выезжая со двора, раскокала каменную вазу с цветами – ну такие, знаете, как стоят в парках с советских времен. От КПП на въезде во двор прибежал охранник. Так, подумала я, сейчас он сделает ей замечание, она назовёт его сыном осла, и…
Но парень чуть не согнулся в поклоне.
