Таксист, видя, что пассажир попался неболтливый, взял нить разговора в свои руки и щебетал без умолку.
– Наша жизнь – цейтнот, как в шахматах, знаешь?.. но не надо самому сбрасывать красный флажок… и даже, если он уже повис – всё равно, не надо! Вот в Китае, в монастыре Шаньлинь, что ли… говорят, что старцы живут до 800 лет. У них теория, что каждому человеку дается полный стакан эликсира жизни, и как донышко покажется – человек умирает. И вот старцы девять десятых этого эликсира выпивают, как все обыкновенные люди, а одну десятую часть, едва закрывающую донышко, удерживают на одном и том же уровне долгие, долгие годы. Вот ты в это веришь? Веришь? Думаешь, что мистика? А тем не менее это – факт, и я в него верю.
– Мы часто за факты принимаем информацию, вырванную из газет или услышанную по центральному ящику, а то что происходит с нами и с нашими ближними считаем выдумкой. Абсурд! Мне интересней разглядывать себя в зеркало, интересней изучать свой прыщик, чем разглядывать и обсуждать гнойник соседа.
– Да нет! Какие газеты, какое телевидение. Это я подвозил одного китайца, а может он и не китаец, но рассказывал убедительно, что по 800 лет живут!
– Так что же они не живут дольше восьмисот? – рассеяно заметил Он.
– Что, что, что?
– Почему дольше восьмисот лет не живут?
– Ну… наступает момент, когда старец говорит, что… себе говорит, что он готов к смерти – и выпивает оставшуюся часть.
– Ну так, а почему больше восьмисот лет-то не живут?
– Так ведь это же не важно – больше, меньше… Главное другое – идея!
– Какая идея… идея самоубийства?
– Ну, самоубийство, не самоубийство, а ты попробуй-ка восемьсот лет-то проживи, а! Попробуй!
– Так ведь скучно. (После паузы.) Самоубийство от скуки… хм…
Разговаривая с таксистом, Он мысленно рисовал его портрет, расщепляя, трансформируя и преломляя в различных плоскостях возникший образ автокентавра, стремясь добиться наибольшего психологического сходства.
– Ну, если все восемьсот лет баранку крутить, то может и полезешь в петлю, но только не от скуки – здесь скучать не дают. Вот прямо перед тобой типчика одного вёз, так он полдороги смирно сидел – перебрал малёк, и вдруг, когда проезжали около Исаакия, взъерепенился и стал кричать, что Христос – это первый самоубийца. Я, конечно, вступился за Боженьку, а тот на попятную, да так струхнул, что значок свой подарил, вот этот.
Он посмотрел на грудь таксиста и перекрестился: большая сионистская звезда висела у него на груди.
– Ничего. Даже Апостол Павел не сразу стал Апостолом.
– Как, как?..
Поливальная машина, поравнявшись с такси, обдала сильным потоком горячей воды. Хлынул дождь.
В мастерской художника Она внимательно разглядывала его картины, держа в одной руке опасную бритву, в задумчивости машинально то раскрывая, то убирая лезвие, а в другой – стакан с водой.
Рассмотрев картину «Трансформация в Автокентавра», Она выплеснула прямо в Автокентавра остатки воды из стакана и перевела взгляд на незаконченное живописное полотно на сюжет Евангелия.
Вся композиция планово и по содержанию разбивалась на три части; в первой – наш современник, попав в старинный храм, стоял в оцепенении, поражённый величественностью и красотой собора; во второй – его взор упирался в плафон-фреску, расписанный несколько веков назад неизвестным мастером. Трещины, расползавшиеся по всей фреске и разрушающие её, воздействовали на смотрящего почти физически, усиливая то впечатление, которое производила третья, основная часть композиции, раскрывающая земной подвиг и страдания Христа в том виде, как это было явлено будущему Апостолу Павлу.
