Лохов в тот вечер набралось много, морд тридцать, может, даже тридцать пять. Клоп поставил дополнительные стулья. Но в этом, в общем, ничего необычного не было, дёрнуло другое: Дар, который на представлениях всегда еле тлел, тусклым красным огоньком, как угли под пеплом, вдруг полыхнул так, что жар ударил в щёки.
Дар развернул мою голову в нужную сторону – уже не как барометр, а как компас.
В первом ряду сидел юный лох, старше меня, быть может, на пару лет, а может, и не старше. Одетый как какой-нибудь нищеброд-приказчик из перчаточной лавчонки, но с невероятно аристократическим и невероятно красивым лицом. С бледным и надменным лицом. Пожирал меня ледяными серыми глазами.
Так на меня ещё лохи не смотрели.
Он не боялся и ничего такого… и на дурное любопытство это было не похоже. И уж точно не похоже на похоть – хотя и не бывало, чтоб меня резко хотел кто-то из балаганных зевак.
Изучать меня пришёл! Исследовать! Обалдеть.
А Дар на него реагировал как на опасное… и на требующее внимания. Страшное и притягательное. Незнакомо. Знак Судьбы?
Я встала прямо напротив него и показала ладони. Видишь, почему я Клешня, деточка? Потом щёлкнула пальцами Тяпе, чтоб она села служить. И исследователь тут же перевёл взгляд на мою собаку.
А я сказала:
– Тяпочка, дай дяде «здрасьте»!
И у этого тень улыбки появилась на лице. Он привстал со стула, чтобы пожать лапу моей мёртвой собаке. Такого я не припомню.
Тяпа завиляла хвостом. Лохи загоготали, но что с них взять.
– Смелый, – сказала я. – Ещё показывать?
Он улыбнулся чуть заметнее и кивнул.
Не хочешь говорить? Ладно.
И я устроила представление с дохлым котом. Как моя Тяпа гоняет эту дохлятину, у которой голова болтается, но она улепётывает, – а под конец я поставила кота в боевую стойку. Получилось плохо, потому что кот был несвежий и весь ссохся, но лохам хватило. Я чуяла Даром их отвращение, страх и любопытство, их обычные отвращение, страх и любопытство… но этот наблюдал, просто наблюдал – и у меня горела кожа от его взгляда.
Дар так жёг меня, что я вся горела, как фитиль. И понимала: что-то случится – и бабахнет.
Случился сущий пустяк: дурной лох из заднего ряда швырнул в меня дохлой вороной. В другое время я бы увернулась, но в тот момент Дар поймал дохлятину в фокус, а я выдала самый роскошный трюк за все месяцы в этом балагане.
Я им показала, как летает мёртвая птица. Сама удивилась, как чисто вышло.
Я почувствовала всю сложную механику её мышц и костей – и мне понадобились сущие мгновения, чтобы всё это расправить, взять под контроль и развернуть ворону в воздухе.
Что меня удержало от того, чтоб направить ворону лоху в морду? Только особая Божья милость, я думаю. Мне бы этого никто не спустил. Я спохватилась и выдернула Дар из бедной птичьей тушки, так что лох получил не клювом в глаз, а дохлятину на лысину.
Пока зеваки ржали над ним, красавчик встретился со мной взглядом – и сказал почти без звука, едва шевеля губами: «Жду у афишной тумбы». Из-за хохота, свиста и гвалта я ничего не слышала, но разобрала каждое слово.
Мы с Тяпкой убежали за кулисы, и я не вышла, хоть лохи и звали. Горлодёр раскланивался с ними, не стал меня возвращать: сообразил, что заставить летать труп вороны – тяжело, мне надо отдохнуть. Но я не пошла в фургон: мне надо было непременно всё себе объяснить.
Я накинула плащ и выскочила на улицу, а Тяпа за мной. Дождь почти перестал, но было очень темно, сыро и ветрено. Окошки в окрестных домах горели еле-еле, и фонарь у афишной тумбы еле коптил, но я разглядела красавчика.
