– Надо её к зиме одеть, – как можно осторожнее сказал Виктор.
Ответа не последовало. Ирина о чём-то думала, держа под руку мужа, вся ушла в себя и смотрела под ноги. Виктору показалось, что она не услышала его слов: чёрный из искусственной ткани полупрозрачный платок покрывал её голову и мешал рассмотреть лицо. Но после долгой паузы жена со вздохом сказала:
– Да, Витя, её надо одеть и обуть, но у нас почти ничего не осталось после похорон Игорька и установки памятника. Я заложила в ломбард все золотые украшения. Денег нет.
Теперь замолчал Виктор. Подумав, ответил:
– Я их займу, Ира.
Она подняла голову и повернула к мужу ненакрашенное лицо. При ярком дневном свете на нём обозначились огромные с чёрными обводами внизу глаза, горестные морщины, пролегшие совсем недавно возле носа и побледневшие, почти бескровные губы. Виктор содрогнулся: на него смотрела молодая старуха, сломленная горем. Он невольно отвёл взгляд и тоже стал смотреть вперёд.
– У кого ты их займёшь?
Не глядя на Ирину, Виктор ответил:
– У моего сокурсника, который остался работать на кафедре… Ты его должна знать. Генка Винокуров. Помнишь? Ну, голос у него басистый.
– Вспомнила, – без всяких эмоций послышался ответ Ирины. – И что?
– Завтра поеду в Москву опять искать работу. Заодно встречусь и поговорю с ним. Как-то он предлагал занять денег для покупки лекарства.
Здесь Виктор осёкся, посмотрел на жену, но та, почти не слушая, стала искать глазами Машу, как только они свернули в сторону от аллеи, и пошли между могил.
– Да вон она. Возле бабушки. Сидит на скамейке. Видишь? – успокоил жену Виктор.
– И сколько он сможет занять? – вернулась она к начатому разговору, обнаружив дочь.
– Думаю, что немного, но на обувь и пальто для Машеньки наскребёт. Сам уговаривал тогда, но я не взял. Его денег всё равно бы не хватило.
– Маша! – крикнула Ирина, завидев, как та стала бегать вокруг клумбы с цветами. – Смотри цветочки не потопчи.
Они подошли ближе и остановились возле металлической изгороди, которая окаймляла захоронения бабушки и Игорька. Могилу сына украшала отшлифованная тёмно-серая плита. В неё, в круглой рамке и под стеклом, была вделана фотография, с которой смотрел улыбающийся и светловолосый сын Виктора и Ирины. Засохшие цветы, положенные на надгробье, сбросил ветер, и только тяжёлый с пожелтевшими траурными лентами венок из искусственных цветов продолжал подпирать гранит.
Ирина ускорила шаг, открыла калитку и подошла к могиле сына. Опустившись на колени пред фотографией, стала целовать её, плакать и причитать. Одновременно она несколько раз протёрла стекло носовым платком, желая лучше вглядеться в родные черты. Затем обхватила плиту рукам, прислонилась к ней головой и начала выть.
Заслышав плачь, прибежала от бабушкиной могилы испуганная Маша. Глядя на мать, она тоже захныкала, стала тереть маленькими кулачками глаза. Виктор не выдержал этой сцены. Смахнув набежавшую слезу, он нагнулся, обнял за плечи стоящую на коленях Ирину и умоляюще сказал:
– Ира! Не надо так убиваться. Я тебя прошу… Его уже не вернёшь…
И тут он увидел, как заплаканное, покрасневшее и сразу распухшее от слёз лицо супруги повернулось к нему. Её блестящие чёрные глаза вонзились в мужа с тоскливой злостью.
– Говоришь, его не вернёшь? Ошибаешься. Теперь уже вообще ничего невозможно вернуть!
Она резко встала и передёрнула плечами, пытаясь сбросить тяжёлые руки Виктора.
