Местная рыгаловка представляла собой гибрид внутренних помещений из фильма «Чужие» с сыростью, цепями и прочим, с каким-то псевдо-лофтом советского заброшенного завода непонятных изделий. Столы здесь прочно вмонтировали в пол, понимая, что любое недоразумение превратится в процесс их разбивания друг о друга.
Посуду выдавали исключительно пластиковую, включая бутылки. На входе стояла рамка, выдающая противное «пииииии» на металлические предметы. некоторым посетителям приходилось выкладывать целые арсеналы. В итоге для них завели шкафчики, как в раздевалке. Дескать, пусть лежит, а вы расслабляйтесь без смертоубийств.
Компания сидела в самом центре. Чуть поодаль находилось некое подобие сцены с пилоном, вокруг которого извивалась толстозадая стриптизёрша. Её потасканным видом соблазнился бы только самый спермотоксикозный первокурсник, да и то лишь до момента, когда она нависнет всеми своими красотами над ним, словно лавина над зазевавшимся лыжником в горах…
На фоне завывала третьесортная певичка, пытающаяся копировать старые советские песни. Над её головой мерцала тусклая лампочка – единственная на всю люстру. Бабёнка в процессе издавания стрёмных звуков, виляла бёдрами и прочими частями тела, напоминая то хреново отлаженный механизм, то червяка, извивающегося на асфальте после дождя.
Сеня пытался думать о хорошем и не дышать носом. Местный смрад и дым дешёвых самопальных папирос лишил обонятельной невинности каждый рецептор в его носу. Глаза слезились, и парень их украдкой вытирал, чтобы не выглядеть слабаком. Тем временем, его старший товарищ накатил 50 граммов, и решил перетереть со старым знакомым.
– Колян, что с тобой стряслось? От тебя пахнет, как от банки рижских шпрот семьдесят пятого года, да и выглядишь не лучше.
Стас был традиционно прямолинеен, потому что количество аргументов побывавших на его мужественном лице, выработали иммунитет к любым методам физического воздействия. Сеня помалкивал, потягивая поочерёдно водочку и синтетический яблочный сок с витаминами. Он давно перестал понимать, что происходит, осознавая одновременно тщетность любых попыток это изменить.
Беззубый быдло-гопник вытер скупую и явно притворную слезу засаленным рукавом, и поведал свою историю:
– Я с ростовскими тусил. Они платили сперва нормально. Туда-сюда, принеси-подай. Потом они прознали, что я корешил с омичами. Вломили мне хорошенько. Зубы выбили, ребро сломали. Сказали, что если увидят ещё на районе, будут мне гайки. Меня кнетлонги подобрали. Честное слово, Стас, лучше бы добили… Как от них дохлятиной прёт, писец…
– Вот, чья бы корова мычала, гладиолус ты хренов. Мылся когда в последний раз? Эх… Короче, идёшь сейчас со мной. В душевой отсек дуешь. Носки – штаны и какую-нибудь менее вонючую шмотку я тебе точно найду… А то, что на тебе – сжечь, как после чумы. Это жесть полная. Как можно было скатиться в такое днище? Ты же нормальным мужиком был!
Николай, понимая, что жалеть его и не планируют, признался:
– Да я ссал выходить из подполья несколько месяцев. Отлавливал лохов, сбивал мелочь, курево, бухло. Потом тебя встретил. Есть таки справедливость на свете!
– Угу. И она была в тот момент, когда тебе ростовские дали люлей. Всё остальное – твои личные страдания хернёй. Если ты и жертва, то исключительно плохой контрацепции родителей.
– Стас. Ну чё ты? Я тебе бабок должен? Бабу твою увёл?
