– Валька?! – воскликнул удивлённо Лапшев и заулыбался, не сводя с неё загоревших глаз. – Ты… зачем сюда? – спросил он: более глупого вопроса в этот момент нельзя было и придумать.
– Живу я здесь, – ответила она серьёзно и, спохватившись, что стоит перед ним раздетая, застеснялась. – Извини, я сейчас. – Женщина кинулась в дом, неловко вскидывая на бегу полные ноги. Её большие груди и обширные ягодицы заманчиво колыхались. Вернулась она уже в лёгком голубеньком сарафане на бретельках. – В дом не могу пригласить, – виновато улыбнулась она. – Муж ревнивый. А ты что здесь делаешь?
– Соседи мы теперь.
– Надо же, – она удивлённо вскинула брови, одновременно слегка наклонив голову, как бывало в юности. У Лапшева тотчас сладостно защемило в груди, он негромко произнёс:– А ты всё такая же.
– Какая такая? – спросила постаревшая Валька с игривой тональностью, словно и не было у них позади долгих сорока с лишним лет расставания. – Какая такая? – повторила она.
– Красивая.
– Не свисти, – усмехнулась Валька, – старость никого не красит.
Они ещё долго стояли разделённые оградой, и много говорили обо всём и ни о чём, специально отдаляя неминуемые минуты выяснения, внутренне переживая и даже боясь этой минуты. Но она всё равно настала: в какой-то момент взгляд у Валентины стал отчуждённым, она криво улыбнулась и, стараясь унять в голосе дрожь, хрипло сказала:
– Что ж ты, Евгений Сергеевич, меня по деревне-то ославил? Разлюбил, мог бы и написать. Я бы поняла, не дура. Куда ж мне до городской. Мне как сказали, что ты жену из армии привёз, так мне свет не мил стал. Я и завербовалась на Сахалин. Ты-то как теперь живёшь? Счастлив ли… с городской женой?
– Ты чего? – оторопел Лапшев. – Мне в армию писали, что у тебя другой парень появился. Тебя с ним в горсаду на танцах видели. Двоюродная сестра врать не будет. Ей это не надо. Я даже застрелиться из автомата хотел, да товарищи не дали.
– И ты по-ве-рил? – низким стонущим голосом сказала она, и столько в нём было неутешительной тоски, что Лапшев стушевался и пробормотал: – Знаешь, как мне было больно?
– Знаю, – ответила женщина тихо. – Только это был не мой парень, а подружки Катьки. Она вечно опаздывала, и мы её ждали.
– Ты прости меня, Валь, – дрогнувшим голосом попросил Лапшев и вдруг стал на колени, вцепившись побледневшими пальцами в ячейки ограждения. – Прости.
– Что ж, – ответила она, вытирая ладошками заплаканное лицо, – теперь не исправить. Всё в прошлом осталось.
Они разошлись поздно: в небе уже густо высыпали яркие звёзды, и тёплая синяя мгла окутала всё вокруг. Евгения Сергеевич до рассвета просидел на своём пороге, с тяжёлым чувством размышляя о том, как могла бы сложиться его жизнь, если бы тогда он не поторопился жениться на Верочке. Любил ли он её? Сейчас он в этом уверен не был.
Трудно в этот день было оставаться дома. Лапшев, бездельничая, походил по саду, выжидая время, потом взял сумку и отправился по знакомой улочке вроде как в магазин за хлебом. Проходя мимо домика с мезонином, он опять увидел в саду Вальку Одинарову. В этот раз она тоже нечего не делала, сидела на скамейке у озерка и задумчиво вертела в пальцах сорванный цветок петуньи. На ней было нарядное платье со старомодными рюшками.
– Доброе утро, соседка! – крикнул он и весело помахал ей рукой.
Женщина тотчас встрепенулась, заулыбалась и быстрыми шагами подошла к ограждению. И снова они стояли по разные стороны, говорили и не могли наговориться. Валька охотно рассказывала о своей жизни, бравировала тем, что муж у неё бывший полицейский полковник, сейчас на пенсии, но работает в охране, родом он из этих мест, поэтому они сюда и вернулись, взрослые дети остались на Сахалине.
