– Ты Женечка, не думай, – принялся перед ней хорохориться посрамлённый Станислав Игоревич, уже находясь на веранде, – если бы стекло разбилось, я бы тебе вставил. Не пожалела бы.
– А что, Игоревич, – вдруг нервно хохотнула Евгения, сверкнув на него шалыми глазами, – осталось ещё силёнок, чтобы вставить?
Она дурашливо приосанилась, выставив на обозрение крутое бедро, и беззастенчиво приподняв платье выше колена, игриво изогнула бровь.
– Ты это, – смутился семидесятипятилетний Станислав Игоревич, – дурака не валяй.
– Дуру.
– Чего… дуру? – не понял он.
– Правильно надо говорить: «Дуру не валяй», – кокетливо пояснила обольстительница. – Я же женщина.
С той поры между ними завязались романтические отношения.
– Игоревич, – призналась Евгения позже, – вот нравишься ты мне своей интеллигентностью. Весь из себя такой уютненький, добренький, да к тому же ещё и умный. А уж до чего обходительны-и-ий, слов нет!
Станислав Игоревич умел красиво ухаживать за женщинами. По выходным он неизменно дарил ей букетик каких-либо цветов, за которыми специально ездил на рынок, покупал бутылочку хорошего вина. А ещё приносил с собой гитару и душевно пел о неразделённой любви, или проникновенно рассказывал свои стихи, посвящённые новой пассии.
– Игоревич, вот умеешь ты растрогать, – всхлипывала Евгения и шла застилать постель.
Со временем они сблизились настолько, что лишь в саду успел растаять снег, как влюблённый пенсионер разыскал в сарае ящик с инструментами, достал гвоздодёр и деловито выдрал три доски в заборе. Затем вкопал два столба и отпилил лишние бруски. Теперь проход между домами был готов, и ходить через улицу необходимость отпала.
– Игоревич, рукодельный ты мужик! – опять восхитилась Евгения. Она сидела на пороге и, облокотившись на полные колени, с умилением наблюдала за его работой. – Мне бы такого мужа, я бы в него, знаешь, как вцепилась? Дура твоя Настька!
Доброе слово слышать было приятно. А тут ещё и собственная дочь Зинка, которая изредка забегала проведать отца, одобрила его выбор.
– Пап, я смотрю, ты тут время зря не теряешь, молодец! – ухмыльнулась она, заметив проход в заборе, легкомысленно оглядела дом и спешно убежала. – Не буду мешать!
Станислав Игоревич на её мимолётные визиты не обижался: главное, чтобы не сорвалась и вновь не запила. Сам он уже начал привыкать к размеренной жизни, даже больное сердце как будто стало реже беспокоить.
В воскресенье влюблённый пенсионер поднялся очень рано. В цветущем саду ещё клубилась предрассветная лиловая дымка, а он уже хлопотал на кухне, чтобы удивить свою Женечку тортиком. Станислав Игоревич так торопился успеть к её пробуждению, что прозевал негромкий стук на улице, а когда вышел из дома, аккуратно неся свежий тортик на расписном подносе, был несказанно поражён: со стороны соседки проход был наспех забит крест- накрест какими-то гнилыми досками.
Пока он в растерянности топтался на месте, из сиреневых кустов вышла Евгения в шёлковой ночной сорочке, как видно специально поджидая его.
– Игоревич, – заговорила она быстрым свистящим шёпотом, поминутно оглядываясь на окна, – извини меня, пожалуйста. Ничего личного. Тут ребята из ближнего зарубежья приехали к нам асфальт класть, я с одним из них познакомилась. Сам понимаешь, мне жизнь свою надо устраивать. Больше не ходи ко мне.
Станислав Игоревич, который славился мирным характером, вдруг размахнулся и с силой швырнул в забор утренний презент. Торт, сплющившись, прилепился к доске и медленно сполз на траву, громыхнув, отлетел поднос. Пенсионер поддел его ногой, круто развернулся и с обидой вернулся к себе.
