-- Вы будете пить все, что я прикажу.
-- Нет.
-- Доктор объявит всем о вашем безумии, и лекарство будут давать принудительно, – она все еще не понимает, с кем столкнулась.
-- Рвота вызывает напряжение живота. Напряжение может вызвать преждевременные схватки и роды. Вы ведь не хотите убить плод короля в моем чреве?
Я говорю спокойно, так же, как и она не повышаю голос. Мой страх съежился и скрылся где-то в глубине. Нет, он не ушел совсем, он еще будет вылезать и пеленать разум, влиять на скорость принятия решения, но я училась бороться с таким половину своей сознательной жизни. И я продолжаю смотреть ей в глаза, не отводя взор ни на секунду, не давая ей возможности отступить с честью, вызывая на скандал. Сейчас, когда здесь присутствуют её и моя свиты, когда все происходит публично, я имею небольшое преимущество.
-- Ко мне следует обращаться «Ваше королевское высочество»! – она совершенно искренне возмущена и, похоже, не слишком понимает, что следует ответить. Я ведь не бросила прямое обвинение, но…
Это временное преимущество, я понимаю. Потому отвечаю:
-- А ко мне следует обращаться «Ваше королевское величество». И кланяться, входя в комнату. Это я ношу королевский плод! -- пусть я и не знаю местных обычаев, но это настолько очевидно, что обвинение в непочтительности я высказала почти машинально.
Лицо королева не потеряла:
-- Я передам сыну, что вы обезумели, ваше королевское величество, – спокойно и ровно говорит она и, повернувшись спиной, выходит из комнаты.
А в моей спальне стоит какая-то совсем уж мертвая тишина. Пульс частит у меня в висках, и я чувствую себя удивительно живой. Прерывается тишина через секунд скрипом, шуршанием и ударом: одна из женщин, что приветствовали королеву-мать, стоя у стола, падает в обморок. Поднимается суматоха, и только мадам Вербент, все еще стоя у моего изголовья, наклоняется и шепотом произносит:
-- Вы сошли с ума, Элен! – и я не могу понять, чего больше в ее голосе – восторга или страха.
Фрейлину выносят из моей спальни, а мне через некоторое время приносят ужин. К королевскому ложу ставят небольшой стол и придвигают кресло.
-- Мадам Вербент, я хочу в туалет.
Мадам гулко хлопает в ладоши, а затем громко и торжественно сообщает:
-- Королеве нужно облегчиться!
Я обалдеваю от такой подставы и чувствую себя очень растерянно. Неужели этот процесс происходит публично?!
Откуда-то появляются две горничные, ловко раздвинувшие большую ширму. Еще две приносят кресло-трон с дыркой по центру. Роскошное кресло, все в позолоте и атласе. Мадам Вербент и еще одна фрейлина помогают мне встать с кровати, почтительно поддерживая за руки, и усаживают на «трон». Как ни странно, их помощь не лишняя: меня шатает от слабости и сильно кружиться голова. А мадам и вторая фрейлина, усадив меня, не уходят, а почтительно остаются смотреть.
Мало того, что в комнате полно фрейлин у большого стола, а за трехстворчатой огромной ширмой топчутся четыре горничных! Так еще и эти… они просто стоят и смотрят! Я чуть прикрыла глаза и сделала дыхательную гимнастику для успокоения. Черт бы всех побрал, но мне придется принять это! Если с людьми я могу выстраивать отношения по-другому, то позволить себе отклонения от местных правил – нет! Пока нет. Очевидно, что та, прежняя Элен, проделывала подобное много-много раз и каждый день всю свою жизнь. Я не могу сейчас устроить скандал и резко поменять привычки. Никто не поймет, и решат, что я реально сошла с ума.
