Семьи Христопуло, Истианиди и Харитониди делились друг с другом и посудой, и утварью, и одеждой. Дети двух семей вместе играли и стояли друг за друга горой. Иринин брат, Яшка, был неразлучен со своим четвероюродным, чуть младше его, братом, беззубым Митькой Харитониди, обязанность которого была нянчить годовалую Лизку, дочь дяди Пантелея. Мать ее, тетя Агапи, устроилась работать в колхозе дояркой. Ирини часто возилась с малышкой вместе с Митяем. Попозже к ним стал приходить играться бабки Нюры Ахтареевой, внучок Ваня. Его мать умерла от чахотки, а отцу некогда было заниматься сыном, вот Ванюшка и жил при бабке.
* * *
Незаметно, в лишениях и тяжелом ежедневном труде сосланного народа, пролетело два года. Повзрослела детвора. В январе сорок четвертого в Осакаровку привезли целый эшелон чеченцев к тем немногим чеченцам, уже жившим здесь.
Яшка Христопуло со своей ватагой ребят был как раз на станции, которая в то время была центром жизни осакаровцев: здесь был постоянно вещавший репродуктор, закрепленный на столбе у тщедушного деревянного здания вокзала. Здесь можно было встретить новых людей со свежими новостями и их историей, купить какую-то нужную вещь с рук, попить из бочки воды, зимой погреться у разложенного на платформе костра.
Их тогда удивило присутствие там большого числа военных и милиции. Запечатлелся в памяти момент их высадки с поезда на всю жизнь. Был ясный морозный день, небо светло-голубого цвета и кругом белым-бело. На станции все в валенках, ватниках, различного рода зипунах, перевязанные платками, шарфами, всем тем, что грело. Остановился, окруженный периной снежной пыли, поезд, и вдруг из него повалили люди с узлами, чемоданами, маленькими детьми. Лица мрачные, у бородатых и обросших щетиной мужчин вид затравленных зверей. Крики, кто-то кого-то зовет, кто-то матом кроет, кто-то плачет. Показалось, что белый снег стал черного цвета потому, как люди с поезда были одеты, в основном, в черную, явно не зимнюю одежду. Один приезжий пацан, примерно их возраста, прошел мимо, и, как показалось Слону, на ходу намеренно толкнул его плечом. Не успел тот прийти в себя от такой выходки, пацан исчез в толпе.
– Ничего себе, гад, – прошипел ошеломленный Слон, прозванный так укороченно по своей фамилии – Аслонян, шаря глазами по лицам приезжих ребят, но все они показались ему на одно лицо.
– Ладно, остынь, – посоветовал Митька-Харитон, тоже укорочено от Харитониди. – В позапрошлом году вот так нас, греков, сюда привезли. Дед говорит – ни за что, ни про что выслали. Может и их так же выслали, потому и обозленные.
Чеченцев расселяли по домам, выделяя угол или комнату с тем, чтоб они платили деньги за занимаемую площадь, желающие же могли построить себе домишко или вырыть землянку. И также, как греки два года назад, чеченцы с первых дней прибытия хоронили своих умерших. Продолжалось это с полгода. Зимой они почти все не показывали своего носа из-за холодов. А в конце весны стали появляться молодые чеченцы в магазинах, сельсовете, в кино. Было странно теперь видеть почти у каждого дома сидящего на завалинке бородатого старика в необычной одежде, папахе с четками в руках. Около них сновали чумазые диковатые дети. Чеченские мальчишки дрались с местными отчаянно, не давали спуску никому. Фамилии особенно хулиганистых подростков знали наизусть все Осакаровские: Муртазалиева Джеватхана, Бадаева Магомета, Арсланова Хамида, Гилаева Руслана. Редко русские или греческие ровесники могли одолеть их. Интересно, что даже малыши-чеченцы никогда не обращали внимания на выступившую кровь. Не то, что какой-нибудь десятилетний руссак или грек. Те сразу пасовали, хватались за разбитый нос, плакали. Однажды, в самом начале появления чеченцев, Ирини с матерью проходила мимо жуткой драки. Двое уже взрослых молодых греков били третьего – чеченца, так, что все трещало, у чеченца густо текла кровь из уха, а он продолжал отвечать тумаками тем двоим. Ирини была потрясена и дергала мать за рукав, спрашивая, как же помочь этому несчастному чеченцу:
