– Бога забыли! Законы его попрали, жить малым разучились, – тут уже присоединилась к разговору Татьяна, Федькина жена, женщина богомольная и тихая. – А раньше люди добрее были, миром жили и друг другу во всем помогали. Последним куском делились.
– И то правда. А нам сейчас машины подавай, да чтоб круче, чем у соседа! А дом – двухэтажный, да под красной крышей и чтоб кричал всем видом о богатстве хозяина. Бахвальство одно! Обмельчал народ. Ох, обмельчал! – покачала головой Серафима Петровна, учительница начальных классов. – Доброты да человечности в нас мало осталось. Все за богатством погнались да за вольготной жизнью…
– Смотрите, Катька идёт! – толкнула Петровну Танька Пегова. – Видно, в город собралась, гроб заказывать.
– Вот беда, так беда! – вздохнула Петровна. Как жить-то теперь будет?! Ведь он у неё добытчик был, непьющий и зарабатывал много.
– Как сыр в масле каталась, – добавила Ришетничиха. – Теперь лямку потянет!
– Да она смазливая, замуж быстро выскочит, – съехидничала Ганька.
В это время Алексей Тетерятников уговаривал доктора:
– Александра Михайловна, отпусти домой. Мне полегчало, а уколы жена сделает. Она умеет. Что мне здесь лежать?! Дома-то лучше. Как говорится и родные стены помогают.
– Может, ещё денёк побудешь? Электрофорез сделаем. Понаблюдаю, а то повернешься неуклюже, и опять придётся мужикам тебя на одеяле нести.
– Нет, я домой! Жена перепуганная, наверное, переживает, плачет. Вы на листочке напишите, какие лекарства нужны. Обещаю, что лежать буду, – и добавил:
– Уж Катюха за этим проследит. Спуску не даст!
– А дойдешь? Сейчас сторожа позову, чтоб проводил.
– Не надо, я сам как-нибудь доберусь.
Опираясь на палку, подаренную докторшей, прихрамывая, он отправился домой.
Алексей шёл по улице, радуясь тёплому майскому утру, яркой первой зелени, цветущим одуванчикам и жизни, которую так любил. Поравнявшись с магазином, увидел сельчан: «Видимо ждут, когда хлеб привезу», – решил он.
– Доброе утро, поселяне! – радостно поздоровался Алексей.
На лицах многих появились и тут же застыли гримасы страха и удивления.
– Свят, свят, свят! – прошептала Петровна, спрятавшись за спину соседки.
– Гляди, живой! – воскликнул Федька Косой.
– Живой, конечно! И помирать не собираюсь, – улыбнулся Алексей.
– Тьфу, бабы, языки ваши поганые! Пообрубать бы их! – в сердцах выругался Решетник.
– Лёшка, живой! А мы тут тебя чуть не похоронили! – не растерялась Ганька. – Говорят, на одеяле тебя несли, вот собрались и судачим.
– Рано хороните, бабоньки! Живучий я! – и, посмотрев на голубеющее небо, снова широко улыбнулся.
Толпа стала медленно расходиться по домам. У каждого появились неотложные дела. Одному нужно накосить травы для коровы, у другого поломалась машина, а третий собрался в город продать сальцо. И только Федькина жена стояла и смотрела вдаль, на виднеющуюся на холме церковку, построенную ещё её дедом. Она что-то прошептала, а затем, перекрестившись, поспешила за мужем.
Жизнь продолжалась.
