Гронский убрал со стола книгу и стал натягивать пальто.
– Послушайте, – сказала Алина. – А вы сами что собираетесь делать дальше? Я имею в виду, у вас ведь есть какие-то планы по продолжению расследования?
Гронский, поднявшийся было с дивана, снова сел.
– Когда я изучал книги по вампиризму, магии и алхимии, я выписывал имена всех, кто интересовался этими же изданиями за последние два года. Книги редкие, общий список имен получился не слишком пространным, и я легко выделил десяток фамилий, которые встречались мне во всех библиотечных карточках. После того как я вышел на «Красные цепи», мне показалось разумным предположить, что некто, столь же тщательно, как и я, изучавший первоисточники, скорее всего, воспользовался для чтения этой книги той же академической библиотекой, пусть и другим читальным залом. Я переписал все фамилии с формуляров всех трех имевшихся там экземпляров «Красных цепей», а потом сравнил с первым списком.
Гронский сделал паузу.
– И? – не выдержала Алина. – Давайте уже без драматических эффектов.
Гронский улыбнулся.
– В последний год этой книгой не интересовался вообще никто. Но за два года до этого на протяжении почти семи месяцев ее почти каждый день брал один и тот же человек. И его же имя встречается почти на всех формулярах редких книг, с которыми он работал примерно в тот же период.
Алина практически уже готова была услышать фамилию «Кобот», как бы это ни противоречило ее собственному мнению.
– Это некто Михаил Борисович Мейлах, – сказал Гронский. – Доцент, преподаватель кафедры зарубежной литературы университета – насколько я успел узнать, бывший преподаватель. Только он примерно полтора-два года назад предметно интересовался источниками по алхимии, а потом в течение семи месяцев изучал «Красные цепи», которые можно прочесть за день.
– Думаете, это он?..
Гронский с сомнением покачал головой.
– Преподаватель кафедры зарубежной литературы менее всего представляется мне в образе двухметрового гиганта с кривым тесаком. Но он может быть связан с другими звеньями этой цепи – а может быть, и сам является одним из них. Я планирую завтра навести о нем справки на кафедре, а потом созвониться и договориться о встрече. Пока это единственный практический след, который дали нам «Красные цепи».
– Ну что ж, – задумчиво сказала Алина. – Это разумно. Если учесть, что убийца наверняка читал книгу.
– Есть еще одна вероятность, – сказал Гронский. – Он ее написал.
Говорят, что глаза никогда не лгут. Что достаточно взглянуть человеку в глаза, чтобы распознать ложь. Это не совсем верно: единственное, что действительно лжет, – это сам человек, его сознательная часть. Все остальное – глаза, тело, мимические мышцы, голос – он может только с большим или меньшим успехом контролировать, чтобы скрыть правду. Особенно голос.
Я умею различать в человеческой речи полутона, четверти и даже, наверное, одну восьмую тона. Умею слышать в голосе тончайшие ноты лжи, неуверенности, сомнений, скрытой враждебности. Но сейчас эти навыки мне не нужны: страх в голосе моего собеседника слышен так отчетливо, что его различил бы и самый тугоухий представитель человеческого рода.
– Кто вы? – спрашивает он меня уже в третий раз, и его голос в телефонной трубке явно дрожит.
– Я – ваш коллега, работаю в Университете штата Иллинойс, занимаюсь культурологией Западной Европы средневекового периода, – еще раз терпеливо объясняю я. – Сейчас работаю над большой статьей для университетского ежегодника «Феноменологические аспекты европейской алхимии», и меня чрезвычайно заинтересовали ваши исследования в этой области.
