Красные листья Гомбори. Книга о Грузии - страница 7



Найду могилу на краю.
В дыму неотданного долга,
Оставив всех, пройду туда,
Где скрылся – до меня задолго —
Тот острослов и тамада.
Всегда пустынно там и голо,
Ещё темнее стал гранит,
Лишь ветра взлёт, как тень Паоло,
Над ним в листве прошелестит.
Но как его тоскливый выстрел
Страны любимейшей распад,
Её успение, убыстрил,
Задев и тех, что рядом спят!
И тишина обетованна,
Где, опускаясь на плиту,
С чуть слышным хрустом лист платана
Прочертит в воздухе черту.

Речь

Теперь, когда он в некоторой славе,
Поклонникам поведать я могу,
Как ездил к старой тётке он в Рустави,
Возил ей пахлаву и курагу.
Она давно когда-то передачи
Ему носила в зону восемь лет.
Старухин взгляд язвительно-горячий
Встречал людей, которых нынче нет.
В семнадцать лет статья «недонесенье»,
Вот из чего там всё и проросло.
И ранний сумрак, тускло и осенне
Вливавшийся в домашнее тепло.
Пустырь за домом в жёлтых пятнах дрока
И тупика трамвайного петля,
И лёгкий ветер, дуновеньем рока
Во двор входивший, ветви шевеля.

«Медлительно-плавной, как местная речь…»

Медлительно-плавной, как местная речь,
Дорожкою спустишься к скверу,
Где сможешь на каждой скамейке прилечь,
Уж если ты выпил не в меру.
Но, если покуда стоишь на ногах
И в жилах звенит мукузани,
Пройди к перекрёстку, где ветер и страх
На свет вызывают сказанье.
Здесь юношей кровь пролилась, клокоча…
Но прочь от давнишней печали!
От дома, где память еще горяча,
Как в пыточной ночью кричали.
Вот в русле безводном лихой островок,
Где пили князья и поэты,
И столько нетленных проносится строк,
Омытых стремлением Леты.
Но – дальше над мутной рекой по мосту,
Пустынному в позднюю пору!
И скоро в живую нырнёшь темноту,
Неспешно всходящую в гору.
Ночных чаепитий мелькнёт череда,
И отклик минувшего гулок.
Давно уж всё стало чужим навсегда…
Давай же, сверни в закоулок!
К пекарне, где хлеб для тебя испекут
Минуты за три, иль четыре,
И вечного пламени алый лоскут
Ещё шевелится в тандыре.

«Могла бы медведица, или река…»

Могла бы медведица, или река
Меня унести, затянуть в облака.
То ржавые щели, то зыбь озерца…
Овчарки гремели и ружья жреца.
Я был ненасытен и молод, и груб,
А ты бы писал, отложив ледоруб,
Что был благороден и так даровит.
О, знать бы, что в жизни ещё предстоит!
Что спутники сгинут, враги набегут…
Сходящей лавины мне чудится гуд.
Я вижу коротенький свой некролог.
Но ты пособил и подняться помог.
Я мог бы сорваться в туман под горой,
Иль просто замёрзнуть в одежде сырой.
Всё снова скитаюсь в хевсурских горах,
И выхода нет в этот холод и прах.

Вино

Памяти Мориса и Розиты Поцхишвили

Часовой стоит у входа,
Гроздья давят за стеной,
Запах винного завода
Протекает в жгучий зной.
В людный город по уклонам
Сквозь пьянящую волну
Вдохновлённым и влюблённым
От вина идёшь к вину.
Дань отдать сердечной буре,
Прокатиться кувырком
По густой литературе
Сочинённой под хмельком.
Это юность в свежей славе,
Нежность, дружба, теплота,
Это горечь саперави,
Что повсюду разлита.
Грусть и яркость Пиросмани,
Мукузани, хванчкара,
Ахашени, телиани
И тбилисская жара.

Грузинки

Всё же отважные эти грузинки
Братьев умней и мужей.
И при знакомстве в немом поединке
Взгляды острей и свежей.
Глянуть в лицо из семейного плена,
Тронуть пылающим льдом
И разгадать чужеземца мгновенно —
Гостем вступившего в дом.
Гостя в святое везти захолустье,
Родиной милой гордясь.
Дарит так много веселья и грусти
И бестелесная связь.
Где не уступит мужчина мужчине
И униженья не снесть,
Там покориться Тамаре и Нине,