Грудь для нее была воплощением чего-то первородного и истинно женственного. Два бутона сосков изящно располагались на округлых холмиках. Грудь, несмотря на возраст Ягрит, была все так же подтянута и красива, как и несколько индиктов назад. Она не боялась показать ее, а наоборот, разрешала случайным свидетелям насладиться ее красотой вместе с Ягрит, особенно, когда она жила в имении Маадаля. Она разрешала кухаркам и уборщицам смотреть не нее, специально оставляя дверь в комнату чуть приоткрытой.
Затем был живот. Все такой же ровный и плоский с выраженными мышцами пресса. Ей не приходилось прилагать усилий, чтобы держать эту часть тела в тонусе. Она знала, что такое изящество было всегда.
Добравшись до пупка, она устремила взгляд в неглубокую ямочку. Она ей казалась очень милой и всегда вызывала улыбку. И в это утро на ее лице играла улыбка. Она с благоговением провела руками по нежной коже вокруг милой ямочки и еще раз порадовалась, что она у нее есть.
Сразу за пупком шла ткань цвета кожи, которая была еле разлечима даже с близкого расстояния. Полоска ткани, которую она наматывала на низ живота, стала частью ее, уже давным-давно. Она стала медленно разматывать ткань с ужасом на глазах и предвкушением боли от увиденного. Самая невыносимая боль ее посещала тогда, когда она бросала первый взгляд на низ живота, а затем это мерзкое чувство ее медленно отпускало, оставляя кисло-женное послевкусие. Она со страхом в руках продолжала разматывать уже ставшую такой родной теплую ткань, прижимая ее второй рукой, чтобы та раньше времени не обнажила то, что пробуждало в ней мучительные воспоминания.
И вот, она стоит перед зеркалом, вгляд устремлен в низ живота. Набравшись сил, она отпустила руки и ткань, полная ее тепла, безликой тряпкой рухнула на пол к ее ногам. Взгляд резали ужасные рваные шрамы. На глазах стали собираться слезы, но она не позволяла им перелиться за веки. Если она это позволит, то она проиграет давнюю битву своей слабости. Шрамы располосовывали некогда прекрасную часть тела и превращали ее в отвратительную картину сумасшедшего ножа. Рваные полосы не имели никакой логики, словно их наносил безумец в пылу ярости. Но она помнила по имени всех, кто стоял над ее прекрасным телом, над ее красотой, над ее здоровьем в ту ночь. Некогда она считала их самыми близкими и самыми надежными. Она доверяли им все, что было у нее – саму себя, свои чувства, свои страхи, свои мысли. Они превратили ее в ту, которая уже никогда не сможет иметь детей, любить мужа, заботиться о близких. Они лешили ее всего того, чего она желала и о чем мечтала – семьи. Ее шрамы носили имя каждой, кого она убила. И только один самый уродливый и красный рваный рубец носил имя Суттиры. Той женщины, которую она желала уничтожить и придать мукам. Но ее время еще настанет, она об этом знала.
Переведя взгляд со шрамов на свое прекрасное лицо, она стала успокаиваться. Гнев, вызванный воспоминаниями, стал угасать. Она понимала, что никогда не сможет избавиться от них, хотя в Ким-Рабане были технологии по замене кожного покрова на любой части тела. Она должна полюбить ужасные метки прошлого. Она должна принят это как испытание, выставленное для нее судьбой.
Она быстро замотала изуродованное место тканью и примерила на себя тонкое платье, которое как раз было уготованно для знойной погоды вечнозеленого Шаккама. Осторожными шагами она вышла из своих покоев и направилась через огромный зал к балкону.
