Красные стрелы - страница 19
Вышел на улицу, а там вечер раскинул свои чары, как рыболов, раскинувший сети. Деревья во дворе чуть поскрипывают от ветра, наполняя воздух таинственной атмосферой предчувствия. Кажется, что ещё немного и с неба снизойдёт к людям некто великий, чьё собранное из снега лицо будет украшено доброй улыбкой, а глаза полны понимания. Андрей ждёт меня на лавке, окружённый турниками, детской горкой и песочницей. Он высокий, поэтому смотрится на этой низенькой лавке как-то неуместно. В руке у него бутылка пива. Когда я подхожу к нему, его покрытые щетиной щёки раздвигаются в улыбке.
– Как жизнь, бродяга? – спрашивает он у меня с усмешкой.
– Бывало и лучше. А чего это я бродяга?
– Да просто. – Он пожимает плечами.
Мы начинаем идти куда глаза глядят. Неспешно бредём по стареньким дворикам, мимо спящих машин и высоких, но словно бы каких-то больных домов. Я рассказываю Андрею о том, как провёл вчерашний вечер с Вадимом и двумя фриками, рассказываю про отца Паши, что поймал белку и параноил из-за того, что нас якобы ищет полиция. Затем я поведал Андрею о сущности смерти. Я, кажется, нашёл ключ к пониманию самого её механизма. Андрея, правда, метафизика смерти не слишком заботила. Он сказал, что очень устал от проблем на работе, так что размышлять о чём-то настолько далёком, как смерть, ему совершенно не хочется. Я считаю, что он просто не понимал, что смерть не является чем-то далёким, как раз таки наоборот, смерть – это самое близкое из того, что у нас есть, так как наступить она может абсолютно в любой момент. Но я не стал с ним спорить.
Андрей жалуется мне на своего начальника, а затем переходит к политике, рассказывает мне что-то о политике, об эмигрантах, которые заполонили Германию и Францию, как стая диких зверей. Мне внезапно становится очень неуютно и тоскливо, я смотрю на свою руку, из-под рукава зимней куртки следы, оставленные бритвой, конечно же, не видны, но мне почему-то кажется, что красные линии, эти красные стрелы, вот-вот проступят через ткань одежды и все узнают о том, чем я занимался дома. Мы идём, а дома вокруг нас тянутся рядами раскиданных кирпичей, наш город – неоконченная стройка, заброшенная и забытая, как детские игрушки в песочнице. Я вспоминаю, что Андрей собирался мне что-то рассказать, и спрашиваю у него об этом.
– А, да, я тут встретил кое-кого на днях, – он многозначительно почёсывает свою небритую щёку. Шорк-шорк.
– Кого же ты встретил? – снег под ногами хруст-хруст.
– Я встретил Лёшу. Помнишь его?
– Конечно, если ты про Лёху Аксёнова.
– Про него самого, – далёкий звон домофона. Блум-блум.
– Ну и что с ним? Я его около года уже не видел.
– Вот и я его давно не видел. А недавно встретил. Шёл с остановки домой после работы и встретил. Он стоял возле «Магнита» со своим этим приятелем – Никитой.
– Никита – это тот, который в общаге живёт?
– Ага. Тот самый.
– И чего они делали?
– Стояли и водку пили с горла. Они оба в невменяемом состоянии находились. У Лёхи ещё покрывало какое-то в руках было. Точнее, на одной руке, он обмотал себе руку покрывалом.
– Зачем это?
– А я почём знаю! – Шорох шин проезжающей мимо машины. Передние фары моргнули. – Он и трезвый не вполне адекватный, ты же и сам это знаешь. Не просто же так он учился в специальном интернате для детей, у которых есть нарушения психики.
– Это верно.
– Ну вот! Короче, он пьяный в сопли был. Увидел меня – обрадовался, как будто ребёнок Деду Морозу. Начал лезть обниматься и всё такое. Стал говорить, что я его старый друг. А ещё он сказал мне, что хочет кое-что рассказать, но тет-а-тет, понял?