Седой растряс меня и подбежал к Вепрю. У меня от боли рвало плечи и очень сильно ныла грудь. Седой вколол Вепрю морфий, и мы пустились в погоню за тварью.
По кровавым следам мы вошли в скверик. Возле мусорных баков лежало оно. Бездыханное тело с открытой окровавленной пастью.
Вепрь сел у стены, тяжело дыша. Я подошёл к зверю и стал его рассматривать. А Седой крутился вокруг нашего сегодняшнего коллеги.
Склонившись над телом, я внимательно стал разглядывать пасть. Мне очень понравился клык, и я подумал, что из него получится неплохой амулет.
– Седой, а можно я на один клык обворую тело этой суки?
– Да ради Бога, хоть голову в качестве сувенира забирай, – он засмеялся, а Вепрь добавил слабым, замученным голосом:
– Но помни, утром клык превратится в человеческий зуб.
– Правда, что ли?
– Конечно, – сказал Вепрь. После чего они вместе с Седым просто согнулись пополам от смеха. Я понял, что меня надули.
Я рукой взялся за клык и придал силы. Глаза оборотня открылись, и он метнулся в меня, целясь за один присест порвать мне горло. Я чудом успел поставить перед собой руку, которой только что держал клык. Тварь вцепилась в неё. Я почувствовал, что за один миг её клыки вонзились мне в предплечье, разнеся руку и почти отняв её, благо тварь потеряла много сил и не смогла оставить меня без конечности.
Седой, подскочив, схватил свой меч и ударил оборотня сверху вниз по шее, но зверь не утихал, всё норовя оставить меня без руки. Седой успел закинуть меч ещё раз и ударом отсёк этой падле голову. Я визжал от боли. Седой, откинув её тело, достал из кармана шприц и воткнул мне выше локтя, затем порвал на себе куртку, перетянул мне руку и сунул мне в рот кожаные ножны.
Вепрь не спеша подошёл к нам и сказал:
– Седой, забирай мелкого и валите отсюда, а я приберусь, а то уборщиц-то у меня сегодня нет.
Потом он посмотрел на меня и произнёс:
– Ну что, вот тебе голова. Забирай. – И усмехнулся.
Мне было слегка не до смеха.
Седой закинул меня себе на спину и поплёлся вперёд.
2015 год. Декабрь.
Они знают. Они уверены в своих убеждениях. Знают, что мы нарушили приказ, нарушили кодекс. Пошли против Центра. Осмелились огрызнуться и плюнуть на их липовые, дерьмовые правила, которые служат в дальнейшем, скорее всего, не тем целям, которые закладывались в начале, и априори должны действовать. Что-то изменилось… Человеческая жизнь для них начинает приобретать цену.
Если бы мы не покончили с оборотнем, скольких бы он мог убить. Уничтожить в страшных муках, как тех полицейских и, возможно, кого-то до того.
Мы пошли на риск. На верную смерть, нарушив приказ, который основывался на словах «этого нет потому, что этого просто не может быть». Мы сотрудничали с отступником и – уже считается – заслуживаем смерти.
Они знают об этом, но у них нет следов, нет доказательств. На их бесконечные допросы «откуда у меня прокусана рука, причём практически отсечена, и откуда большинство увечий», мы, как заведённые, отвечаем, что случайно напоролись на эту тварь. Этим, конечно, никого не обманешь, но пусть докажут обратное. Мы прокололись в одном. Мы не можем сказать, куда делись останки и следы сражения. Конечно, для протокола внутренних разбирательств с наших слов записано, что останки самовозгорелись, и мы вообще понятия не имеем, как такое случилось. Это просто фантастика, аномалия, мать её.
Но они знают. Ничего не могут сделать. Но знают…
