– Вы, конечно, ждете объяснений. Извольте. Свидетельством, о котором я только что говорил, является хотя бы то, что четверть часа назад вы подтвердили, что ждали к себе этого художника. А ведь он французский шпион.
При этом господин Зыбицкий покачал головой и, фыркнув, развел руками.
– Этот господин, – продолжал Тарлецкий, не обращая внимания на художника, – зарисовывал фортификационные сооружения на Березине и распространял слухи среди работавших там крестьян о скором приходе наполеоновских войск, которые якобы принесут им свободу, он подстрекал их к саботажу и выступлению против местных русских властей…
– Я еще раз вам повторяю, что это плод вашего поэтического воображения, – вставил, наконец, свою реплику Зыбицкий.
– Есть еще и крестьяне, с которыми он разговаривал, один из них, Башан, здесь и ждет, когда его позовут, чтобы подтвердить достоверность моих слов. У меня есть основания заключить, что у неприятельского эмиссара к вам конспиративное поручение.
– Я ничего не знаю, – чеканя слова, сказал Сакович. – Какое я имею отношение к тому, что рисовал и что говорил приглашенный мною художник по пути ко мне?
– Вы пригласили его, узнав о нем…
– …Из «Литовского курьера».
– … И до этих пор вы ничего не знали друг о друге?
– Представьте себе! Я же вам объяснял, – вмешался в разговор Зыбицкий.
– И при этом вы везете под подкладкой письмо господину Саковичу от его сына, – выложил на стол очередную карту Тарлецкий. Выдержав торжествующую паузу, во время которой Зыбицкий нащупал булавку под сукном своего сюртука, а пан Константин недоуменно переводил взгляд с одного из своих гостей на другого, он продолжил:
– Оно написано в Данциге, значит, вы знали, что приедете сюда, еще до того, как перешли границу. А вся история с газетным объявлением – это так, вуаль!
– Ну да, письмо… меня попросили… передать при случае… Но ведь это ничего не доказывает! – заговорил прижатый к стенке художник.
– Чего вы хотите? Вы приехали арестовать меня? Мой дом окружен солдатами? – с достоинством спросил Сакович. Теперь перед Тарлецким стояла самая трудная задача – представить шляхтичу сколько-нибудь правдоподобный мотив своего поступка. Маскировать настоящий мотив не было нужды – отгадать его было просто невозможно.
– Вы можете убедиться, что это не так. Я действительно полагаю, что вы не заслуживаете тех неприятностей, которые вас ждали бы, дай я делу ход. Открыть контрабанду зерна и скрыть факт попытки переслать письмо было слишком рискованно – письмо было найдено при свидетелях, которые могли быть при разбирательстве опрошены… И, разумеется, не только это. Я, к счастью, узнал, что ваше имение соседствует с Клевками, которые я уже тогда серьезно вознамерился купить. Хорошо бы мне тут жилось, если бы мое появление в здешних местах сопровождалось историей о том, как я погубил своих соседей. И, как это бывает, молва тут же приписала бы, что я сделал это для того, чтобы расширить свое имение за счет вашего.
– А если вы надумаете купить другое имение, и мы с вами никогда не станем соседями?
– Хочется надеяться, что всякое доброе дело когда-то зачтется…
– До сих пор вы не производили впечатление столь набожного или филантропического человека… – позволил себе съехидничать Зыбицкий, но, встретив гневный взгляд майора, тотчас же замолчал.
– Одним словом, вот какой я нашел выход и сей час мы все уладим: вы не пытались переправить хлеб за кордон, он изначально направлялся в наш армейский магазин в Гродно, куда его и доставили. Купчие с полевым комиссариатским управлением я подготовил задним числом, вам остается только подписать их.
