Крепь - страница 78

В это время сквозь шум листвы, сопровождавший их беседу, донеслись новые звуки. Василь и Тимоха вскоре поняли, что это спорят люди, только на непонятном языке. Любопытство заставило их оставить свою лежанку и вместо того, чтобы бежать в глубь леса, подобраться еще ближе к полю. Притаившись за кустом орешника, в трех десятках шагов от себя они увидели двоих солдат, которые отчаянно жестикулировали, очевидно, доказывая друг другу что-то. На них были синие мундиры с короткими фалдами, широкие походные штаны, высокие кивера под холщевыми чехлами. За спинами у них были скрученные в тугие валики шинели и ранцы из пятнистой коровьей кожи, у одного кроме патронной сумки была еще одна холщевая, удобная для того, чтобы положить в нее, например, хлеб. Этот был постарше, его бакенбарды даже были тронуты сединой. Он стоял, опираясь на ружье, и время от времени мотал головой. Другой то описывал рукой какой-то полукруг, то показывал пальцем вперед и громко говорил, после чего всякий раз, морщась, брался за живот. Его товарищ продолжал мотать головой и так же громко отвечал, выражая несогласие. Наконец, махнув рукой, он достал из своей холщевой сумки сверток, развернул его (в свертке оказалась вареная курица) и, отломив мясистую ножку, протянул ее товарищу. Тимоха, голодным волком смотревший на эту сцену, повернулся к Василю и удивился – какими злыми, просто звериными сделались его глаза.

Василь узнал расшитый рушник, в который была завернута курица. Этот рушник, этот узор вышивала его жена. Анна любила придумывать узоры, старательно вышивать их, а потом с особым удовольствием повесить новый красивый рушник под иконой.

А чужой солдат украл рушник и завернул в него ворованную курицу. Рука Василя потянулась к топору.

– Ты что? – прошептал Тимоха.

– Гляди, заблудились. Покажем дорогу? – Василь уже совладал с первой вспышкой бешенства и казался спокойным. – Эти из моей хаты… Рушник Анна вышивала.

– И то… Може, угошьтят? – неожиданно легко согласился на рискованное дело Тимоха. И они перестали прятаться.

Два мужика вынырнули из шершавой зеленой листвы орешника настолько неожиданно для французов, что те в первую секунду сделали поспешные движения ружьями, так, впрочем, и не подняв их в удобное для стрельбы положение. Один из мужиков, черный, бородатый, с приплюснутым носом сразу почтительно снял квадратную шапку перед солдатами, другой, в богатом жупане, тем не менее, поклонился с полным раболепием.

Французы, казалось, совершенно успокоились, но по-прежнему подозрительно продолжали смотреть на возникших перед ними туземцев с немытыми, распухшими от комаров лицами. Впрочем, кажется, в этой нищей стране так выглядят все.

– Никак, заплутали, вашьбродь? – нарушил молчание Тимоха, рискуя обнаружить свою солдатскую выучку. Но французы явно не знали местного языка. И все же один из них толкнул товарища в плечо и чтото быстро заговорил на своем языке. И Тимохе и Василю показалось, что они разобрали в его болтовне слово Могилев.

– Вам, вашьбродь, дорогу на Могилев показать? – спросил у французов Тимоха.

– Могилеф, Могилеф! – закивали оба с радостным видом.

– Это мы жнаем! Покажем, недалече, – сказал Тимоха и, зайдя вперед французов, повернувшись к ним вполоборота, дружелюбно мотнул головой, приглашая их за собой.

– Покажем, только, чур, за гроши! – и он для ясности сделал жест, который сразу оказался понятным иноземцам. Они захохотали, и один из них, тот, что постарше, вместо того, чтобы дать Тимохе монетку, водрузил ему на спину свой тяжелый ранец. Другой француз пропустил вперед Василя, который по-прежнему свою шапку держал в руках, и навьючил свой ранец и на него. Положив ружья на плечи, фузилеры пошли следом за мужиками. Тимоха и Василь молча вели иноземцев, прижимаясь к опушке леса. Солнце поднималось все выше со стороны луга, и лес не давал тени. Было жарко, французы повесили свои кивера на стволы ружей. Один беззаботно болтал, другому явно было не до разговоров, он все морщился и брался за живот, может быть, из-за его недомогания они и отстали от своих. В конце концов, старший товарищ, который чувствовал себя получше, взял у него тяжелое ружье и понес оба.