Такое распутывание «набродов» собственного ума или же следов болезни, называлось «Тропление». Тропить – это охотничье выражение, означающее выслеживать зверя по следам. Тропить можно по ходу, а можно в пяту, то есть в сторону исходных причин, чтобы понять, как же все так сложилось в твоем сознании. При кресении тропят в пяту.
Поскольку кресение было важнейшей частью мазыкской жизни, возможно, именно поэтому они говорили о себе как о людях тропы, о ходоках или ходебщиках. Впрочем, это уже мои домыслы…
Охота для человека обычного общества – совсем не простое дело. Это дело магическое, и ни один первобытный охотник не выходил в лес без магических обрядов. Охота никогда не была простым делом, особенно в первобытные времена. Она требовала не только выносливости, ловкости и способности переносить лишения и тяготы, но и особого качества: способности не сдаваться, пока не победишь. Все эти способности осваивались и обретались в особых обрядах и упражнениях. Но для нас их суть – в том, чтобы стать охотником за самим собой.
В силу этого охота – это особое состояние сознания, которое облегчает тебе самые сложные битвы с тем, чем одержимо твое сознание, и его можно освоить. Самое главное в нем – это впитанное в самое естество понимание: кто не сдается, тот однажды обязательно побеждает, обязательно добывает свою добычу. А в отношении кресения из этого вырастает постоянно присутствующее знание: если не сдаваться, очищение обязательно будет достигнуто, потому что у любой помехи, существующей в твоем сознании, всегда есть причина. И ее можно найти.
Состояние охотника при кресении позволяет погружаться в свое сознание как в цельный мир. Образы же, которые мы ощущаем камнями на душе, в этом состоянии начинают видеться объемными, и ты входишь в них, как в особые пространства.
Это очень уважительное отношение к миру и противнику, и очень сильное состояние, в котором тебе по плечу гораздо больше, чем обычно. Этому надо учиться. Это непросто, но могу сказать от себя: очищение, если его делать в состоянии древнего охотника, становится увлекательным приключением.
Но нельзя пойти дальше, пока не будет извлечен урок из предыдущей главы: обида ушла потому, что при расширении видения пришло осознавание, что ты держишь себя в ловушке образа, а не в душе.
Что такое осознавание, сходу сказать трудно, но можно сказать, что в какой-то миг ты вдруг понимаешь, что видел только часть того, на что смотришь. А в следующий ты схватываешь сознанием обе части – и камень на душе, и душу, – и у тебя рождается единый образ этого сложного явления. Его можно назвать пониманием, или пониманием сути, но это всегда образ, причем по-своему завершенный образ чего-то, что ранее ощущалось в твоем сознании лишь как смутное присутствие.
Именно появление образа, который позволяет от восприятия явления перейти к его осмыслению и действиям, и дает ощущение, которое вырывается из нас восклицанием: я осознал!
Осознать – сделать достоянием сознания, а сознание способно хранить лишь образы. Безо́бразное растворяется в нем в смутные тени и уходит.
Но как мы из предмета восприятия делаем образы? Ясно, что речь идет не о восприятии простых вещей. С простых вещей и явлений мы просто делаем слепки или отпечатки. Для них осознавание не требуется. Да мы и не применяем это выражение для простых вещей. Мы говорим: я осознал, – о чем-то сложном для нас. Например, осознал вину, осознал ошибку, осознал свои возможности. Даже о задачах и правилах мы говорим всего лишь: понял.
