– Да, всегда была тихая, – согласился Ноздряев. – А сегодня с ней что-то не то… Она у вас не заболела? Может, у нее бешенство? Может, она опасность для окружающих представляет?
– Да о чем вы говорите! – Надежда понизила голос. – Я вам скажу, в чем дело. У нее сейчас такие дни… ну, вы понимаете. Она ведь женщина. А в такие дни собаки нервничают. Я ее поэтому и не спускаю с поводка, как бы чего не вышло…
– Вот именно, как бы чего не вышло, – пробормотал Ноздряев и припустил прочь по улице.
Надежда проводила его взглядом и увидела, как из-за поворота выехал видавший виды красный микроавтобус.
– Рози, нам пора домой! – тут же заторопилась Надежда, и Рози с готовностью устремилась вперед, так что Надежда Николаевна едва за ней поспевала.
Красный микроавтобус подъехал к воротам. Плотный коренастый брюнет лет пятидесяти, сидевший рядом с водителем, повернулся к пассажирам и проговорил:
– Змиетдинов, что сидишь? Открой ворота!
Маленький черноглазый мужичонка в приплюснутой кепке выкатился из автобуса, подбежал к воротам и распахнул их. Микроавтобус, подпрыгивая на ухабах, вкатился на заросший сорняками участок и остановился. Коренастый тип с важным видом выбрался из него, огляделся и произнес:
– Змиетдинов, что стоишь? Выгружай инстрУменты… Вот сюда выгружай!
– Сюда, Вахраб Нахрабович? – переспросил маленький шустрый Змиетдинов.
– Ты что, Змиетдинов, глухой? И слепой в придачу? Я же тебе показал – сюда!
– А тут, Вахраб Нахрабович, доски какие-то навалены.
Действительно, на земле возле дома была свалена груда полусгнивших досок.
– Может быть, рядом инструменты сложить?
– Я сказал – тут, значит – тут! А мусор этот в сторонку перекидай! Совсем, понимаешь, работать не хотят!
– Я хочу, Вахраб Нахрабович! Я сию минуту…
Начальник с важным видом прошелся вдоль нежилого дома, заложил руки за спину и запрокинул голову.
Маленький Змиетдинов засуетился вокруг груды досок, как муравей вокруг кучки опавшей хвои. Доски одна за другой перемещались в сторону, укладываясь в аккуратный штабель. Вдруг Змиетдинов замер, лицо его вытянулось и побледнело, темные глаза потемнели еще больше из-за расширившихся зрачков.
– Что стоишь, Змиетдинов?! – прикрикнул на него начальник. – Обеденный перерыв еще не скоро! Ну, работнички! Только и знают, что бездельничать!
– Вахраб Нахрабович… – пролепетал рабочий едва слышно, и от испуга перешел на родной язык.
– Что ты там лепечешь, Змиетдинов? Сколько раз тебе говорил – только по-русски, если хочешь у меня работать!
– Вахраб Нахрабович, тут…
– Что ты все повторяешь – Вахраб Нахрабович, Вахраб Нахрабович? Я уже пятьдесят лет Вахраб Нахрабович! Говори толком, что там у тебя случилось?
– Вахраб Нахрабович, посмотрите сами… я такого по-русски даже сказать не могу… я таких слов на русском языке не знаю…
– А я тебе сколько раз говорил – запишись на курсы!
– Я записался, а только на курсах таким словам тоже не учили… это такие слова…
– Ну, что там? – начальник подошел к остаткам груды, возле которой стоял несчастный понурившийся Змиетдинов.
Из-под гнилых досок торчали ноги. Мужские ноги в грязных коричневых ботинках и коричневых же, мятых и перепачканных землей брюках.
– Ты что устроил, Змиетдинов? – тихо, но грозно произнес начальник. – Ты во что меня втянул?
– Я… ничего… я… ни при чем… вы велели мне эту кучу перекидать – я и перекидывал…
– Вы велели! – передразнил его начальник. – Вот этого не надо! Ты на меня это не вали! Ты меня в эти дела не впутывай!
