В гостиной Киан заканчивал ночь бокалом бренди и спором с братом.
Временами он возвращался к себе домой на рассвете, остро ощущая пустоту и одиночество. Днем он не спал с женщинами – даже при опущенных шторах. Киан считал секс – точно так же, как и магию – уязвимым местом. И не желал показывать свою слабость, пока не зашло солнце.
От рассвета до заката он редко общался с людьми. Эти часы казались ему долгими и бессмысленными. Но теперь, войдя в спальню и обнаружив там брата, Киан понял, что нескончаемое одиночество ему больше по душе, чем толпа или необходимость общения.
– По-твоему, ведьма должна оставаться здесь, пока ты не решишь, что делать дальше. А я тебе говорю: это невозможно.
– Но тогда она останется без защиты, – возразил Хойт.
– Меня как-то не волнует ее безопасность.
Хойт подумал, как сильно изменился брат, причем не в лучшую сторону – раньше он без колебаний бросился бы на защиту женщины или невинного человека.
– Теперь опасность грозит всем нам. Всему миру. У нас нет выбора – только держаться вместе.
– У меня выбор есть, и я не желаю делить свою квартиру с ведьмой. А если откровенно, то и с тобой тоже, – с усмешкой добавил Киан и взмахнул рукой. – Не хочу, чтобы днем тут кто-то находился.
– Но вчера я просидел у тебя весь день.
– Это был исключительный случай. – Киан встал. – И я уже жалею о нем. Ты слишком много требуешь от того, кому все безразлично.
– Я еще не начинал требовать. Но твоя жизнь в опасности. Наравне с ее жизнью. И с моей.
– Еще в какой опасности, если только твоя рыжая попробует нарушить мой сон.
– Она не моя… – Хойт в отчаянии махнул рукой. – Я не позволю ей причинить тебе вред. Клянусь. В этом мире, в этом времени ты – мой единственный родной человек. В наших жилах течет одна кровь.
Лицо Киана окаменело.
– У меня нет семьи. И нет родственников. Чем скорее ты это поймешь, Хойт, – и смиришься, – тем лучше для тебя. Все, что я делаю, я делаю ради себя. Не для того, чтобы помочь тебе, а ради собственного удовольствия. Я пообещал сражаться на твоей стороне и сдержу слово. Но исключительно по своим соображениям.
– Каким соображениям? Назови же их наконец.
– Мне нравится этот мир. – Киан присел на ручку кресла, потягивая бренди. – Мне нравится, как я тут устроился, и я хочу сохранить все, чего добился, – на своих условиях, а не из милости Лилит. По-моему, это достаточно веская причина для участия в драке. Кроме того, за сотни лет существования случаются периоды скуки. Похоже, у меня теперь как раз такая полоса. Но всему есть границы. Присутствие твоей женщины у меня в доме в них не укладывается.
– Она не моя женщина.
Губы Киана растянулись в ленивой улыбке.
– Если она не будет твоей, то ты стал еще неповоротливее, чем раньше.
– Это не состязание, Киан, а битва не на жизнь, а на смерть.
– О смерти мне известно больше, чем ты можешь себе представить. А также о крови, боли и жестокости. Много веков я наблюдаю за человечеством, которое шаг за шагом приближается к самоуничтожению. Имей Лилит терпение, она просто подождала бы, пока люди уничтожат себя сами. Не отказывай себе в удовольствиях, братец, потому что жизнь длинна и порой очень даже скучна.
Он отсалютовал Хойту бокалом.
– Это еще одна причина для того, чтобы ввязаться в драку. Хоть какое-то развлечение.
– Тогда почему ты не присоединишься к Лилит? – возразил Хойт. – К той, которая сделала тебя таким?
