Хотя женская мода за девятьсот лет сильно изменилась, Хойт не сомневался, что женская душа осталась прежней.
Для него это была тайна за семью печатями.
Девушка была в том же платье, что и вчера вечером, но предпочитала ходить босиком. Непонятно почему, но вид ее голых ступней вызывал у него желание.
Зачем она кокетничала с братом! – с внезапно нахлынувшим возмущением подумал Хойт. Теперь время для войны, а не для любовных игр! А если она намерена расхаживать тут с голыми руками и ногами, то…
Стоп. Сам тоже хорош. Разве пристало ему разглядывать ее ноги? Он должен думать о ней только как о своем товарище по оружию. И абсолютно неважно, что от ее улыбки в его сердце разгорается пожар.
И абсолютно неважно – не должно быть важно, – что при взгляде на эту девушку у него возникает желание дотронуться до нее.
Он погрузился в книги, отвечая молчанием на молчание и напоминая себе о правилах приличия.
Воздух наполнился соблазнительным ароматом. Хойт бросил взгляд на Гленну, подозревая, что та использовала какие-то женские ухищрения. Но девушка стояла к нему спиной, приподнявшись на цыпочки потрясающих голых ног и пытаясь достать из буфета чашку.
Хойт сообразил, что восхитительный запах исходит от графина, теперь наполненного темной жидкостью.
Игру в молчанку Хойт проиграл. Он знал по собственному опыту, что мужчины всегда проигрывают.
– Что ты варишь?
Гленна молча налила жидкость из графина в чашку, повернулась и пригубила напиток, глядя на Хойта холодными зелеными глазами.
Хойта раздирало любопытство. Он поднялся, прошел в кухню и достал вторую чашку. По примеру девушки налил себе жидкость, понюхал – убедиться, что это не яд, – и сделал глоток.
Возбуждающий. Крепкий и насыщенный, мгновенно придающий силы. Мощный, подобно тому напитку – мартини, – который он пробовал накануне вечером. Но совсем другой.
– Очень хорошо, – произнес Хойт и сделал глоток побольше.
В ответ Гленна обогнула его, пересекла комнату и скрылась за дверью гостевой спальни.
Хойт поднял глаза к потолку, обращаясь к богам. Неужели ему придется терпеть капризы и дурное настроение и этой женщины, и брата?
– Разве, – произнес он, – я смогу исполнить свой долг, если мы уже ссоримся друг с другом?
– Раз уж ты завел об этом речь, поинтересуйся у богини, что она думает о том, как ты со мной поступил. – Гленна вернулась; она была уже в туфлях, а в руке держала сумку.
– Зато ты прекратила спорить.
– А мне нравится спорить. И только попробуй еще раз применить силу, если тебе придутся не по нраву мои слова. Получишь сдачи. Вообще-то я поклялась не использовать магию как оружие. Но в твоем случае придется нарушить обещание.
Она права, и это тем более обидно.
– Что это за напиток?
Гленна вздохнула.
– Кофе. Думаю, ты его уже пил. Египтяне знали о кофе. Кажется.
– Такого я не пробовал, – пробормотал Хойт.
Гленна улыбнулась, и он решил, что худшее уже позади.
– Я готова идти – как только ты извинишься.
Чего и следовало ожидать. Таковы женщины.
– Прости, что пришлось применить силу, а иначе спор растянулся бы на все утро.
– Ага, ты умеешь дерзить. На этот раз извинения приняты. Пошли. – Она подошла к лифту и нажала на кнопку.
– В ваше время все женщины агрессивны и остры на язык или только ты такая?
Гленна оглянулась.
– В данный момент тебя должна интересовать только я. – Она шагнула в кабину и придержала дверь. – Идешь?
Гленна разработала план действий. Первым делом нужно поймать такси. Конечно, разговор или поведение Хойта могли показаться странными, но нью-йоркского таксиста ничем не удивишь.
