Чисто. Похоже, любовь к порядку у нее в крови. Складная кровать, на день превращенная в диван, утопала в подушках. Кухонная ниша сверкала после недавней уборки.
– Ты живешь одна. Тебе никто не помогает?
– Я не могу позволить себе помощника, и мне нравится жить одной. Прислуга обходится дорого, а у меня не так много денег.
– Разве в твоей семье нет мужчин и тебе не выплачивают регулярное содержание или пособие?
– Никаких пособий – с тех пор, как мне исполнилось десять лет, – сухо пояснила она. – Я работаю. Теперь женщины работают наравне с мужчинами. В идеале мы не зависим от мужчин – ни материально, ни в чем-то другом.
Она отбросила сумку.
– Я зарабатываю на жизнь продажей рисунков и фотографий. Рисую в основном для поздравительных открыток – это такие письма или сообщения, которые люди посылают друг другу.
– Понятно, ты художник.
– Совершенно верно, – согласилась она, удивленная, что ее профессия вызывает у него одобрение. – Поздравительные открытки позволяют оплачивать квартиру. Вдобавок время от времени продаю другие свои произведения. Мне нравится работать для себя. Я сама планирую свою жизнь – в этом смысле тебе повезло. Я ни перед кем не отчитываюсь и располагаю временем, чтобы… исполнить свой долг.
– Моя мать тоже в каком-то смысле художник. Она делает красивые гобелены. – Хойт подошел к изображению русалки, поднимающейся из бурных морских вод. На лице ее читались сила и мудрость, присущая – он в этом не сомневался – всем женщинам. – Это твоя работа?
– Да.
– В ней чувствуется мастерство и та магия, что выражается в красках и формах.
Больше чем одобрение, подумала она. В его тоне сквозило восхищение, заставившее Гленну смягчиться.
– Спасибо. Такая похвала поднимает настроение на весь день. А день обещает быть очень странным. Мне нужно переодеться.
Рассеянно кивнув, Хойт передвинулся к другому рисунку.
За его спиной Гленна удивленно вскинула голову и пожала плечами. Потом подошла к старому шкафу, в котором хранила одежду, выбрала нужные вещи и отнесла в ванную.
Стягивая платье, она поняла, что привыкла к большему вниманию со стороны мужчин. К тому, как она выглядит, как двигается. Этого унижения она ему не простит – даже с учетом того, что в данный момент Хойта занимали более важные вещи.
Гленна надела джинсы и белую майку. Учитывая, что нанесенный утром – она не могла отказать себе в этом – макияж слегка поблек, Гленна подкрасилась и собрала волосы в короткий хвост.
Вернувшись, она обнаружила Хойта на кухне. Он перебирал ее травы.
– Не трогай мои вещи, – она шлепнула его по руке.
– Я только… – Хойт замер, затем оглянулся. – Ты всегда так одеваешься на людях?
– Да. – Она повернулась и специально приблизилась почти вплотную. – Что-то не так?
– Нет. А ты не носишь туфли?
– Дома их носить не обязательно. – Какие у него синие глаза, подумала она. Пронзительные и синие, под густыми черными ресницами. – Что ты чувствуешь, когда мы стоим вот так? Одни. Близко.
– Волнение.
– Это самое приятное из всего, что я от тебя услышала. Я имею в виду, вот тут. – Глядя ему прямо в глаза, она прижала ладонь к животу. – Вроде прикосновения. Раньше со мной такого никогда не было.
Он тоже чувствовал – какое-то жжение в сердце и немного ниже.
– Ты еще не завтракала, – с трудом выдавил Хойт и осторожно попятился. – Наверное, голодна.
– Значит, только я, – пробормотала Гленна и повернулась, чтобы открыть буфет. – Не знаю, что мне может понадобиться, и поэтому возьму все, что считаю нужным. Я не путешествую налегке. Вам с Кианом придется к этому привыкнуть. Похоже на то, что мы должны уезжать как можно скорее.
