Интересно, думаю, сам все-таки гауптфельдфебель разнюхал или настучал кто? У Акселя, конечно, чутье на всякую неуставщину, как у фокстерьера, но если Гуго, когда говорил, что не ходил никто, не соврал, то… то просыпается у меня насчет одной баварской рожи нехорошее подозрение.
– Есть такое, – согласился Аксель. – Слышал про Белостокскую бойню? Ну да, откуда тебе… ты ж в начале войны еще шорты за партой протирал, а я – видел. Седьмая панцердивизия в атаку там пошла. Полнокровная, по довоенному еще штату укомплектованная – двести пять машин. И попала: панцер-артиллерийская засада, огневой мешок. Тяжелые гаубицы на прямой наводке, панцеры, по башню врытые, и АБО на флангах… семь машин из той атаки вернулись, а остальные вот так же – вдоль всего горизонта, как угли, горели.
Я решил – лучше промолчать. То есть, конечно, можно было сказать, что ни в какой школе я уже не сидел, а в мастерской вовсю шуровал. Можно, а зачем?
Полез в карман, достал «Кельн».
– Будете, господин гауптфельдфебель?
– Да уж не откажусь.
Чего в гауптфельдфебеле Акселе хорошего – так это зажигалка. Французская, массивная, корпус позолоченный, хотя… чем черт не шутит, может даже и золотой. От такой даже оберст небось прикурить не постесняется. В батальоне нашем – точно знаю! – минимум пятеро спят и видят, как бы зажигалку эту схомячить. Только сдается мне, что гауптфельдфебель Аксель их самих еще по три раза переживет.
Затянулся он, облачко в мою сторону выпустил.
– С майором ты про нее уже говорил?
– Говорил.
О чем говорил, не уточняю – имеющий глаза, да увидит. Раз я вот так, не таясь, открыто мешок для нее волоку – значит, начальственного гнева не опасаюсь.
– Восса, Восса… – ласково так заговорил гауптфельдфебель Аксель. – Будь на твоем месте кто другой – отымел бы его по полной, банником от восемь-восемь на всю глубину. Но не тебя. И не потому, что ты у Кнопке в любимчиках, а потому, что дурак ты, Эрих, причем дурак честный. Ты ведь ее не для траха приволок – доброе дело тебе сделать захотелось. Так?
А ведь, думаю, и вправду – смешно, но до этого самого момента у меня и мысли подобной не было.
Попытался, чистого интереса ради, вообразить: как бы это у нас могло быть, и – ничего. Не складывается. Умом как бы понимаю, что, будь она раньше хоть пять раз княгиня-герцогиня, сейчас просто шлюшка дешевая, и, по идее, стоит мне глазом моргнуть… а не получается.
– Вот я и говорю, – не дождавшись от меня ответа, продолжил Аксель. – Дурак ты, Эрих Восса. Может, потому и гуляешь на свете этом без отметин да подпалин, что сам Господь за таким олухом с небес приглядывает. Ну а если так, – усмехнулся он, – то куда уж мне против Господа… и майора идти.
Я только сейчас заметил – сигарета у меня уж минуту как погасла. А я ее все из угла в угол гоняю, еще минуты две – и, наверное, жевать бы начал, словно конфету.
Выплюнул ее, смотрю – мы уже почти до кухни дошли. Аксель мне оскалился дружелюбно напоследок, шагнул было вбок – и тут меня как под руку толкнуло.
Не меня он пожалел… сказки это… перед ним таких вот Воссов за последние годы прошло – на хорошее кладбище. И не тяну я на мальчика, щенка наивного – та еще дворняга жилистая, и уж Аксель-то это знает.
Ее он пожалел.
– Господин гауптфельдфебель, – окликнул я его, – ну а все-таки… почему?
Замер гауптфельдфебель Аксель от этого вопроса, словно от окрика «Хальт». Потом повернулся, медленно так, посмотрел и ответил тихо, почти шепотом:
