– У кого по-твоему? У придурков, которые используют информацию, полученную из Блетчли-парка.
– Алан!
– Не придурки, скажешь? Возьми Мидуэй! Идеальный пример.
– Ну, я был рад, когда мы выиграли сражение, – осторожно замечает Лоуренс.
– А тебе не показалось немного странным, немного удивительным, немного явным, что после всех блестящих обманных маневров Ямамото этот ваш Нимиц в точности знал, где именно его искать? В одном определенном месте всего Тихого океана?
– Ладно, – говорит Лоуренс. – Я возмутился, докладную написал. Наверное, из-за нее сюда и попал.
– Так вот, мы, англичане, ничуть не лучше.
– Да?
– Если бы ты узнал, что мы творим в Средиземном море, ты бы ужаснулся. Это скандал. Преступление.
– Что мы там творим? – спрашивает Лоуренс. – Я говорю «мы», а не «вы», потому что теперь мы союзники.
– Да, да, – нетерпеливо отвечает Алан. – Так утверждают. – Он замирает, проводит пальцем вдоль цепей схемы, рассчитывая в уме индуктивности. – Ну, мы топим конвои. Немецкие конвои. Топим направо и налево.
– Конвои для Роммеля?
– Да. Немцы грузят топливо, танки и боеприпасы в Неаполе и отправляют суда на юг. Мы их топим. Топим почти все, потому что взломали итальянский шифр С38m и знаем, когда они выходят из Неаполя. А последнее время мы топим вообще все суда с припасами, которые особенно нужны Роммелю, потому что взломали его шифр «Зяблик» и знаем, что он настойчивей всего требует.
Тьюринг щелкает на своем изобретении тумблером. Пыльный конус из черной бумаги, привязанный к плате бечевкой, противно верещит. Конус – это репродуктор, надо думать, из радиоприемника. Алан берет ручку от метлы с длинной проволочной петлей на конце (вдоль палки к плате тянется провод) и проводит ею на уровне пояса, пока петля, как лассо, не повисает перед Лоуренсом. Репродуктор вопит.
– Отлично. Реагирует на твою пряжку, – говорит Алан.
Он ставит конструкцию на сухие листья, роется в нескольких карманах и, наконец, вытаскивает листок, на котором печатными буквами написано несколько строчек. Лоуренс узнал бы листок где угодно: это дешифровальная ведомость.
– Что там у тебя, Алан?
– Я записал подробные инструкции, положил в пузырек из-под амфетамина и спрятал под мостом, – говорит Алан. – На прошлой неделе я забрал пузырек и расшифровал инструкции. – Он машет листочком в воздухе.
– Какой шифровальный системой ты пользовался?
– Моей собственной. Хочешь, попытайся взломать.
– А почему решил выкопать именно сейчас?
– Это была предосторожность на случай немецкого вторжения, – говорит Алан. – Теперь, когда вы вступили в войну, нас точно не оккупируют.
– И много ты зарыл?
– Два серебряных слитка, Лоуренс, каждый на сумму примерно сто двадцать пять фунтов. Один должен быть совсем близко.
Алан встает, вынимает из кармана компас, поворачивается лицом к северу и расправляет плечи. Потом поворачивается на несколько градусов.
– Не помню, учел ли я магнитное склонение, – бормочет он. – Точно! Ладно, все равно. Сто шагов на север. – Алан углубляется в лес. За ним идет Лоуренс, которому поручено нести металлоискатель.
Доктор Тьюринг может ехать на велосипеде и, не прерывая разговора, считать обороты педалей. Точно так же он может считать шаги и разговаривать. Впрочем, не исключено, что он просто давно сбился со счета.
– Если все, что ты говоришь, правда, – произносит Лоуренс, – то мы наверняка допрыгались. Руди должен был сообразить, что мы взломали их коды.
