Сердце мое дрогнуло и затрепетало, когда огненно-рыжие, густыми волнами ниспадавшие на плечи, волосы жарким пламенем вспыхнули в толпе. Она вышла из ворот легкой, стремительной походкой, взглянула на хмурившееся небо, зябко передернула худенькими плечиками под светлым, осенним плащом, и, попрощавшись с кем-то из сослуживцев кивком головы, заторопилась по улице. Немного выждав, я двинулся следом за ней. Слишком близко не подходил, из соображений конспирации. За последние два дня я стал гораздо осторожнее, и уже ничему не верил. Рыжие волосы девушки служили прекрасным ориентиром в толпе прохожих. Они то всплывали, то исчезали в волнах бурлящего людского потока.
Нагнал я ее только у автобусной остановки, убедившись, что за мной нет слежки. Подошел к ней сзади и слегка взял под локоть. Она обернулась, тревожно распахнула веки и отпрянула назад, увидев перед собой совершенно незнакомого человека. В ее больших, изумрудно-бархатистых глазах плеснулся немой недоуменный вопрос, алые губки приоткрылись, но она так ничего и не произнесла. Просто стояла, молчаливо и настороженно глядя на меня. А я все никак не мог ею налюбоваться, не ожидал, что она окажется такой красивой. И не мог подобрать нужных слов, взамен тех, которые твердил по дороге.
– Меня зовут Дмитрий, – прохрипел я, наконец, с трудом совладав с волнением. – Я к вам от Анастасии Леопольдовны.
Услышав это, Рита успокоилась. Черты ее лица неуловимо смягчились, и она стала еще прекраснее. Легкая улыбка тронула ее губы.
– Ах да, бабушка Настя звонила мне, предупреждала, – кивнула она. – Что ж, идемте ко мне, не стоять же на улице. Вот-вот пойдет дождь.
Ее голос был так певуч и мелодичен, что, казалось, от одних звуков его должны расходиться тучи и распускаться цветы. Мы нырнули в автобус, проехали несколько остановок, храня молчание, затем вышли и минут десять шли пешком. Жила она в типовой многоэтажке, на седьмом этаже. Даже в лифте мы не обмолвились ни словом, с трудом выдерживая время, пока подъемный механизм не доставит нас на нужный этаж. Только открыв входную дверь своей квартиры, она сказала:
– Разувайтесь и проходите в гостиную. Чувствуйте себя, как дома.
Она растворилась где-то в глубине квартиры, а я неторопливо выполнил ее указания. Разулся в прихожей, там же на вешалку повесил отсыревшую куртку, посмотрелся в зеркало, с неодобрением отметив излишнюю худобу, вызванную переживаниями, пригладил волосы и, прихватив с собой сумку, прошел в гостиную. Комната не отличалась изысканной роскошью, но обставлена была со вкусом. Вдоль одной стены тянулся широкий диван с бархатной обивкой, по сторонам которого стояли два кресла из того же набора. Перед диваном, на овальном коврике, стоял журнальный столик с вазочкой, из которой торчали три искусственные розы. Напротив возвышалась стенка из светлого дерева: слева крыло с хрусталем, справа – с книгами, посреди место было отдано под теле- и видеоаппаратуру. В углу в большом вазоне стояли еще какие-то длинные, искусственные цветы, в другом – возвышалась этажерка, заставленная фарфоровыми статуэтками животных. На стене, в позолоченной рамке, висел портрет самой Риты. Я остановился у него и невольно залюбовался. Эта девушка словно создана была для того, чтобы с нее писать портреты.
– Это рисовал мой дедушка, – раздался позади меня ее певучий голосок.
Я смущенно хмыкнул и опустился на диван. Рита, переодевшись в легкое, расписное кимоно, вернулась в комнату, открыла бар и вынула из него бутылку красного вина и два бокала. Затем оттуда же появилась коробка с шоколадными конфетами.
