Кризис среднего возраста - страница 4

Чьи-то руки выключили музыку. Пальцы вцепились в плечи. Кто это? Кто тащит его с неба?

– Слышь, Григорьевна, я подхожу сюда, к мосточку-то, воды набрать, а там мужчина в воде! Городской – видно по одежке. Напился да свалился. Дачник, наверное!

– Да ты что, Ивановна! Какие сейчас дачи? Холодно еще. Надо бы «скорую» вызвать, а то окочурится бродяга!

– Так я скотника Николая уже попросила – позвонит из сельсовета.

– Побыстрее бы приехали, не то замерзнет товарищ! Не лето на дворе!

Колхозница нагнулась над Вацлавом, приложила ладонь ко лбу.

– Теплый, слава тебе, господи! Ишь как господь его любит. И нас послал, чтобы помереть не дали.

Она снова нагнулась над несостоявшимся утопленником. Теперь потрогала его за нос.

– Нос тоже теплый. Жить будет!

И тут Вацлав открыл глаза.

– Татьяна?.. Значит, я дома, в Варшаве? Минуточку… Почему Таня такая старая? Может, это моя теща? Танина мама?

– Пани Радкевич, это вы?

– Я, я! – Женщина смочила платок водой и приложила к его губам. – Полежи, милый, скоро машина за тобой приедет.

Май выдался жарким, и двое сорокалетних мужчин курили в майках, стоя у открытого окна.

– Мамочка, а что у дяди Гриши со спиной?

Десятилетний Алёша с любопытством разглядывал изуродованную спину гостя.

– А его фашисты раскалённым утюгом пытали, когда он в плен к ним попал, – почти шёпотом, стараясь не нарушать разговор двух мужчин, ответила мама.

Мне стало страшно и я замолчал. Слёзы сами собой заволокли взор, вот-вот и начался бы водопад. Губы дрожали, и вымолвить что-то членораздельное я был не в состоянии. Шмыгая носом и размазывая по лицу набегающие слёзы, я ушёл в соседнюю комнату.

Подошла мама, прижала меня к себе и начала гладить по голове, приговаривая:

– Чего же ты плачешь, Лёшенька?! Ведь всё же хорошо закончилось. Разведчики подоспели вовремя и спасли дядю Гришу, а фашиста того, который утюгом жёг ему спину, расстреляли.

Я перестал плакать, мне неожиданно стало весело и, продолжая всхлипывать, я засмеялся. Это была такая истерика наоборот.

– Расстреляли, расстреляли! – я прыгал вокруг мамы, повторяя одну и ту же фразу, – фашиста расстреляли, расстреляли!

Мама как-то странно посмотрела на меня, затем взяла за руку и подвела к дяде Грише – фронтовому товарищу отца.

– Гриш, расскажи будущему защитнику Родины, как ты в плен попал, и как тебя немец утюгом пытал.

Сорокалетний красавец-брюнет с седыми висками, не раздумывая погасил папиросу в огромной морской белой раковине, стоящей на подоконнике и, сжав меня огромными ручищами, поставил напротив.

– Ну, давай знакомиться, мальчик. Меня Григорием Николаевичем зовут, можно просто дядя Гриша.

– А меня, Лёхой.

Я протянул свою ладонь, которая тут же утонула в огромной лапище фронтовика.

– Ты как учишься, Лёха?

Вопрос застал меня врасплох.

– По-разному.

Я опустил голову и постарался не смотреть в глаза своему новому знакомому.

– Всё ясно, неужели двоечник?

– Что Вы, дядя Гриш, я крепкий хорошист, но иногда бывают и тройки, а недавно я даже единицу получил по дисциплине! Дрался с одноклассником, а тут завуч идёт, вот нас обоих и наградили, двойку на двоих поставили.

– Ты вот что, Лёха, ты давай дерись после занятий, сколько твоей душе будет угодно, а в школе нужно хорошо учиться, особенно когда иностранный язык будешь изучать! Вот, например, простая ошибка по немецкому языку мне чуть жизни не стоила.

Я как заворожённый во все глаза смотрел на бывшего полкового разведчика.