Ни мнимые муки совести, ни принципы, да вообще, бля, ничто. Но Лика, походу, либо реально спала, либо, чувствуя, что он здесь, затаилась, уверенная в его…
В чём? В его порядочности, что ли…?!
Войти, конечно, так и не вошёл. И настроение к рассвету упало к нулевой отметке окончательно.
***
Стоя у двери, я напрягаю слух. Кажется, в доме тишина, но ведь Полянский вполне может находиться где-то поблизости, а сталкиваться с ним сейчас у меня нет желания. Сочту это плохим знаком, а удача мне не помешает, всё-таки иду искать работу. Следовательно, душевный покой идёт пунктом первым, а если придётся вновь препираться с Демоном, точно сорвусь.
За себя-то я вообще не отвечаю, когда он рядом. Гадости сами слетают с языка, он тоже за словом в карман не полезет, и день будет испорчен. Пусть не думает, что я останусь с ним под одной крышей дольше, чем необходимо. Конечно, свалила бы уже сегодня, да только куда? Где меня ждут? Кому я нужна?
Ночь тянулась ужасно медленно. Я притворялась спящей, едва слышала в коридоре шаги, и, прячась под одеялом, лихорадочно ждала, что в любую секунду он войдёт. Даже одежду не снимала, так, на всякий случай. Не потому, что боялась приставаний со стороны Димы, просто оставляла себе возможность слинять, если в том возникнет нужда.
И причин для бегства набиралось прилично. Самая главная, и, естественно, паршивая, это моё чёртово влечение к нему. Оно никуда не делось за годы, что мы не виделись, наоборот, теперь, когда я, повзрослев, став более зрелой по части мышления, осознала всё до конца, стало ясно — Полянский по-прежнему для меня опасен. Опасен не тем, что он бандит, и в его мире сплошь разборки, стрельба и наезды, в первую очередь в опасности я сама, глупая, влюблённая в него дура.
Ладно, хватит самоуничтожения. Набрав в лёгкие воздуха, выхожу из спальни, готовясь ехидно что-нибудь ляпнуть, если вдруг столкнусь с Димой. Но путь свободен, я быстро крадусь к лестнице, и обследую взглядом холл. Там никого нет. Разочарованно вздохнув, одёргиваю кофточку, и торопливо спускаюсь вниз.
Где он, интересно? Уехал по своим вечным делам? Опять напряги с врагами, или стрелка с кем-то, кому уготованы белые тапки?
— Сволочь, — с досадой бормочу, злясь на себя за то, что Полянский занимает девяносто процентов моих мыслей.
Замечаю его, преградившим мне дорогу у нижней ступени позже, чем успеваю улизнуть, и вынужденно останавливаюсь, крепко вцепившись в перила. На нём дорогой пиджак стального цвета, верхние пуговки рубашки небрежно расстёгнуты, открывая загорелую шею и часть груди. Не смотреть туда, ничем хорошим это не закончится.
Напускаю на себя независимый вид, и, не поднимая головы, нарочито внимательно рассматриваю свои ноги. Кроссовки старые, с подсохшей на них грязью, да и толстовка, которую я держу под мышкой, далеко не блещет стилем. Джинсы, правда, почти новые, подарила на днюху Нинкина прабабка. Приезжает она в детдом исправно, каждую неделю, жаль, что Нинулю забрать ей не разрешают, мол, возраст не позволяет, но любит старушка её безумно.
У Нинки история обычная — мать пьёт, на дочь ей плевать, отец ушёл из семьи давно, и с тех пор про своего первого ребёнка даже не вспоминает. Живёт себе, жирует, ещё троих заделал, а Нинка, при живых родаках, тухнет в казённом доме.
— Куда намылилась так рано? — хмурится Дима, по лицу его сразу понятно, что тоже не выспался.
