Боязнь омрачить свободу мешает произнести простые слова благодарности.
– Спасибо, – поджав губы, бормочет Кролик.
Они спускаются вниз. Вопреки уверениям Тотеро все мужчины – большей частью старые, хотя и не настолько, чтобы их бесформенные тела окончательно утратили свою тошнотворную бодрость, – с интересом на него смотрят. Тотеро снова и снова его представляет:
– Фред, это мой лучший ученик, замечательный баскетболист Гарри Энгстром, ты, наверно, помнишь его имя по газетам, он дважды поставил рекорд округа – сперва в тысяча девятьсот пятидесятом, а потом сам побил его в тысяча девятьсот пятьдесят первом, это был изумительный результат.
– Что ты говоришь, Марти!
– Гарри, сочту за честь с вами познакомиться.
Их живые бесцветные глазки – такие же смазанные пятна, как и их темные рты, – пожирают его странную фигуру, а потом отправляют острые впечатления вниз, чтобы переварить их в своих отвратительных, раздутых от пива утробах. Кролику ясно, что Тотеро для них просто шут, и ему стыдно за своего друга и за себя. Он скрывается в уборной. Краска на сиденье облупилась, раковина вся в потеках от ржавых слез крана с горячей водой, стены засалены, на вешалке нет полотенца. Высота крошечного помещения наводит жуть – один квадратный ярд потолка затянут густой паутиной, в которой висят спеленатые белесой пленкой мухи. Подавленное настроение Кролика усиливается, превращаясь в какой-то паралич; он выходит и присоединяется к прихрамывающему и гримасничающему Тотеро, и они, словно во сне, покидают клуб. Тотеро влезает к нему в автомобиль, и Кролик злится на его непрошеное вторжение. Но, как и полагается во сне, не утруждая себя вопросами, садится за руль и, когда его руки и ноги возобновляют контакт с рычагами и педалями, вновь обретает силу. Мокрые приглаженные волосы плотно облегают голову.
– Значит, по-вашему, я должен был пить вместе с Дженис, – отрывисто бросает он.
– Действуй по велению сердца, – говорит Тотеро. – Сердце – наш единственный советчик. – Голос его звучит устало и как бы издалека.
– В Бруэр?
Ответа нет.
Кролик проезжает по переулку, сворачивает на Поттер-авеню, вдоль которой прежде шла канава с водой с фабрики искусственного льда. Едет направо, подальше от Уилбер-стрит, где его квартира; еще два поворота выводят его на Центральную улицу, которая огибает гору по направлению к Бруэру. Слева земля уходит в глубокую расселину, по дну которой бесшумно течет широкая быстрая река Скачущая Лошадь; справа светятся бензоколонки, мигают гирлянды разноцветных лампочек, протестуют фары.
По мере того как городская застройка редеет, у Тотеро все больше развязывается язык.
– Сейчас мы встретимся с дамами, Гарри; я не имею понятия о второй, но знаю, что ты будешь джентльменом. И ручаюсь, что моя приятельница тебе понравится. Это замечательная девушка, Гарри; все обстоятельства с самого рождения были против нее, но она сделала большое дело.
– Какое?
– Она бросила им вызов. В этом весь секрет – бросить вызов. Ты согласен, Гарри? Я счастлив, счастлив и считаю за честь иметь с ней даже такие, я бы сказал, весьма далекие отношения.
– Да?
– Известно ли тебе, Гарри, что у молодых женщин все тело покрыто волосами?
– Я об этом не думал. – Отвращение обволакивает ему горло.
– А ты подумай, – продолжает Тотеро. – Подумай. Они обезьяны, Гарри. Женщины – обезьяны.
Он говорит это с таким серьезным видом, что Кролик невольно смеется.
