– Заявление об отчислении из Колледжа можно отправить по факсу.
Майор мгновенно поставил меня на землю:
– Не глупи. Дураков и без тебя хватает. Мозгов мало. Учись, потом будет поздно. Ну, так что?
– Две недели каникул. Минус четыре дня.
– Десять… Я черкну записку тётке. Приедешь в Каррат, отнесёшь ей. Она тебя приютит во флигеле на пару дней. Сразу в гарнизон не суйся, тем более один.
– Почему, сеньор?
– Объясняю. Полковник в столице, комбат Солёного у брата на побережье. Мне придётся задержаться здесь.
Несомненно, печальные факты, но они меня не останавливали. Впереди ожидались встречи поинтереснее, чем чаепития с глуховатой старушкой под групповым портретом до сих пор чтимых ею основателей третьего рейха, и поеду я домой в тёплой кампании. А за возможную протекцию, конечно, спасибо. Увы, жизнь учит: дают – бери, не строй девочку. Кстати, и Катарина, рыжая племянница Штольца с пирсингом на прыщавой губе, вечная тема для насмешек, не очень-то впечатляла.
– Господин майор, я не видел своих приятелей полгода. Иеронимо обещал вернуть долг…
– Чудак! Без сопровождения ты там увидишь только комиссара Гаэтано. Он дважды спрашивал о тебе. Мечтаешь о встрече?
Я удивлённо нахмурился и прикусил губу. Вот как! Ещё одна зубная боль из прошлого! Неужели Гаэтано, эта тонконогая сволочь (а другого слова я и не искал!) никак не может успокоиться. Только этого мне не хватало! Сколько страхов было позабыто в Рио!
Вчерашние призраки острыми когтями опять заскребли по ключицам. Я выпрямился и почему-то оглянулся, как будто начальник военной полиции уже стоял где-то рядом. Ведь всё уже перетёрто и забыто. Что ещё ему надо?
Штольц понял моё состояние:
– Вот именно, парень… Комиссар вернулся сразу после войны и сейчас в большой силе. Смотри в оба, и вообще будь осторожнее. Съесть он тебя не съест, но погрызть может основательно… Его людей в аэропорту не встретил?
– Нет, – Мой голос чуть сорвался.
– Ну и радуйся. Кстати, где Тимми? Он ведь тоже у Гаэтано в любимчиках.
Да, новость не из приятных. Но что ж делать?.. Да ничего, прорвёмся. Предупреждён – вооружён. Я выдохнул:
– Тимми скоро прилетит. Я ему обрисую обстановку. А Вы разве остаётесь, сеньор?
Штольца окликнул толстый крим. Он отмахнулся, крикнув:
– Сейчас! – Достал платок, вытер шею, – Да. Полковник ничем не выдаст своей тревоги по поводу случившегося, не тот человек. Но разбор полётов будет жёсткий. Уж поверь мне. Значит, будем ситуацию исправлять… А посему, рядовой Фабундос, готовься. Вечером получишь три доллара суточных и боевой приказ.
Загруженный по самую макушку неприятными новостями, я шёл в 213-й номер. Что-то будет!
На лестничной площадке ребята из наскоро назначенного наряда вталкивали в кабинку лифта картинно возмущавшегося небритого репортёра, успевшего бросить вопрос мне в спину:
– Эй, парень, ты из какой газеты?
Мой цивильный вид ввёл его в заблуждение?
– Которая помягче, – буркнул я, насмешив плечистого унтера, одобрительно хлопнувшего по закрывающейся двери. Остальные дружным хохотом поддержали его.
Фини и Бони без слов впустили меня внутрь. Большая фигура Мото мерно покачивалась в кресле. Даже согнувшись у края кушетки и вздрагивая в полудрёме, сержант перекрывал подход к лежащему Антонио.
– Есть что выпить? – почему-то шёпотом обратился я к Бони.
– «дос Эквис», почти холодный.
– Годится, – Я осторожно перешагнул через здоровенные ботинки цербера и присел на корточки возле своего неподвижного товарища. Все дурацкие мысли разом сдвинулись в дальний чулан – салют, старшой!
