– Сэн-э-рей! – выкрикнул семпай[33].
– Рей! – хором ответили ребята, коснувшись лбами пола.
– Сенсей-рей!
– Рей! – еще раз лбами об пол.
– Додзо-рей!
– Рей! – то же самое[34].
– На сегодня все! – объявил Зюйков и величественно удалился.
Ученики оживленной, галдящей толпой повалили в раздевалку. Там они скидывали мокрые от пота кимоно, занимали очередь в душевые кабинки. Слышались смех, шутки, анекдоты. «Знаешь, как называют школу Киу-ка-шинкай?»[35] – «Калека-шинкай! Ха-ха-ха!» – Очень верно…» – «Не скажи, на последних соревнованиях…» – «Тише, а то семпай услышит, вылетишь из секции!..» – «Мишка, ты заснул там, под душем?! Вылазь в темпе, люди ждут!..» – «Поручик Ржевский танцует на балу с Наташей Ростовой. Она морщит нос от неприятного запаха и наконец спрашивает: Поручик, вы меняете когда-нибудь свои носки? Да-с, но только на водку!»
Нечаев, успевший помыться одним из первых, уже оделся и, сидя на лавке, поджидал товарища.
«Надо побольше работать над техникой», – думал Иван. Сенсей обещал сократить группу вдвое, отчислить неспособных, тех, кто не сдаст на белый пояс[36].
– Чего приуныл? – услышал он веселый голос Валеры.
Кознов только что вышел из душа и с наслаждением растирался махровым полотенцем. Лицо его сияло. Валера не сомневался, что получит вожделенную эмблему-нашивку раньше других. А там, глядишь, и красный пояс не за горами.
– Одевайся быстрее, иначе на автобус опоздаем, – ответил Нечаев.
Тренировка начиналась в девять вечера, а заканчивалась примерно в половине двенадцатого. Ехать же предстояло далеко. Метро в их район еще не провели.
– Сколько на твоих? – спросил Кознов.
– Без десяти…
– Действительно, нужно поторапливаться!
На автобус они все-таки не успели. Подбежав к остановке, ребята увидели лишь тускло светящийся зад общественного транспорта, неторопливо сворачивающий за угол.
– Проклятие! – яростно воскликнул Валера. – Это последний! Придется топать пешком!
Под ногами скрипел пушистый снег. Из окон домов падали желтоватые блики света. Морозный воздух пощипывал лица и глаза. Улицы в этот час были пустынны. Ребята успели пройти почти две трети пути, когда заметили группу подвыпивших парней, кучковавшихся в подворотне. Один держал в руках завывающий дурным голосом магнитофон, другие передавали по кругу пузатую бутылку с дешевым, темного цвета вином. Судя по гримасам, сопровождающим каждый глоток, вкусовые качества плодово-ягодного вина, или попросту бормотухи, оставляли желать лучшего. Тем не менее по мозгам она шибала капитально, и компания жаждала приключений.
– Гля, пацаны, – громко сказал кто-то из гуляк, – два недоноска шкандыбают!
Остальные весело заржали.
– Что ж вы так поздно, детки?! – юродски заверещал самый мелкий из парней. – Мамочки ругаться станут, ремнем по попке надают!
– Смотри, как бы тебе не надавали, – хмуро ответил Нечаев. Ивану не хотелось ввязываться в драку, но глотать безмолвно оскорбления он не мог, да и не было смысла. Дерзкие, вызывающие реплики всегда служат лишь прелюдией, после которой стая уличных шакалов набрасывается на жертву, а огрызнешься ты или нет безразлично.
– Че-е-го? – возмутились хором выпивохи. – Вякает, сука, в рыло хочет!
Восемь расхристанных, воняющих перегаром фигур быстро окружили Нечаева с Козновым.
Недолго думая, Иван ударил первого попавшегося кулаком в лицо, а Валера попытался нанести другому ёко-гери в голову, но, поскользнувшись, упал на землю.
