Если покрасить их еще какими-нибудь веществами, оставшиеся пряди, вероятно, просто вспыхнут огнем, а если использовать колдовство, все может кончиться еще хуже. Узор, который понадобится, чтобы избавить мои волосы от… этого, будет не слишком приятным. И не из-за цвета, а из-за того, что этот цвет собой воплощал. Кого он собой воплощал. Любому другому человеку такие лунно-белые волосы могли бы пойти, но мне…
Чувствуя, как дрожат губы, я обернулась к Риду и взяла с его плечевого ремня нож. Я хотела на него сорваться, хотела швырнуть поврежденные волосы ему в лицо. Но он был не виноват. На самом деле нет. Я сама доверила свои волосы не магии, а Бо, черт бы побрал эту сволочь, я сама решила защитить Рида от колдовства. Как же глупо. Рид был ведьмаком, и от колдовства защитить его было невозможно – ни теперь, ни определенно когда-либо в будущем.
Рид смотрел на меня с опаской, но не пошел следом, когда я направилась в другой угол Ямы. Горячие, бессмысленные слезы стыда навернулись мне на глаза. Я гневно их утерла. Голосок в глубине души твердил мне, что я реагирую слишком бурно, что это всего лишь волосы.
Пошел он к черту, этот голосок.
Взмах.
Другой.
Третий.
Мои волосы сыпались на землю, как нити паучьего шелка – бледные и чужие. Тонкие, как паутинка. Одна прядь упала мне на сапог, будто дразнясь, и клянусь, в этот миг я услышала хохот матери.
Пока мы дожидались заката, я все никак не могла успокоиться.
Идти в Сен-Луар, пока не сядет солнце, мы не могли. Если в пивной не будет местных, тайком пробираться туда смысла нет. Не будет людей – не будет и сплетен. Не будет сплетен – не будет и сведений.
А без сведений ничего о мире за пределами Ямы мы не выясним.
Я резко вскочила и направилась к Анселю. Он говорил, что хочет научиться драться, а у меня до сих пор оставался нож Рида. Я перебросила его из руки в руку. Нужно было хоть как-то отвлечься и забыть наконец о волосах. Остриженные концы теперь едва доставали мне до плеч.
Остальное я бросила в огонь.
Ансель сидел с остальными у тлеющих углей. Когда я подошла, все разом замолчали, и нетрудно было догадаться, что они обсуждали. И кого. Ну прекрасно. Рид, стоявший у ближайшего дерева, осторожно подошел ко мне. Выходит, он ждал меня. Не решался сделать первый шаг. Я выдавила улыбку.
– Как ты себя чувствуешь? – Рид поцеловал меня в макушку, помедлив при виде белых прядей. Похоже, после моей истерики он до поры до времени сменил гнев на милость. – Тебе уже лучше?
– Чувство такое, будто затылок до сих пор истекает кровью, но в остальном да.
– Ты красавица.
– Врешь.
– Я серьезно.
– Чтобы ты знал, я всех вас сегодня ночью планирую побрить.
Губы Рида дрогнули, и он вдруг как будто смутился.
– А я в четырнадцать лет волосы отрастил. Как у Александра, ну помнишь, из…
– La Vie Éphémère[4], – договорила я, представив, как роскошные длинные локоны Рида развеваются на ветру. И невольно фыркнула. – Ты что же, хочешь мне сказать, что когда-то был сердцеедом?
Он улыбнулся краем губ.
– А если был?
– Тогда очень жаль, что мы с тобой не встретились в отрочестве.
– Ты и так до сих пор отрок.
Я помахала у него перед носом ножиком.
– А еще я до сих пор зла.
Рид рассмеялся, и я спросила:
– А почему ты в итоге постригся?
– На площадке для тренировок длинным волосам не место. – Он печально потер макушку. – Жан-Люк однажды во время боя схватил меня за волосы и дернул почти до крови.
