Дон Хосе отдавался своей страсти с пылом воина и безрассудством фанатика-изувера. Русобородый, еще молодой, но уже дородный и облысевший, этот отец семейства отличался в повседневной жизни веселым, покладистым нравом, но способен был прийти в неистовую ярость, если сосед по креслу в амфитеатре не соглашался с его мнением. Защищая своего излюбленного тореро, он готов был вступить в бой со всеми зрителями и возмущенными возгласами прерывал рукоплескания, если они предназначались другому матадору, не заслужившему его расположения.
В свое время дон Хосе служил в кавалерии, скорее из любви к лошадям, чем к военному делу. Ранняя тучность и страсть к бою быков заставили его выйти в отставку, и он проводил лето в цирке, а зиму в кафе, в неутомимых беседах о корриде. Стать руководителем, наставником, доверенным эспады! Когда у него вспыхнуло это желание, все маэстро уже были обеспечены постоянными доверенными, и появление Гальярдо оказалось для него настоящим благом. Малейшее сомнение в достоинствах нового тореро приводило дона Хосе в бешенство, любой спор по вопросам тавромахии воспринимался им как личное оскорбление. Хвастливо, точно о боевом подвиге, рассказывал он, как однажды в кафе избил тростью двух злоречивых сплетников, посмевших издеваться над тем, что «его матадор» слишком хорош собой.
Не довольствуясь возможностью расточать похвалы Хуану в газетах, он любил солнечным зимним утром остановиться на углу улицы Сьерпес, где частенько прогуливались его друзья.
– Нет, второго такого не сыщешь, – говорил он громко, будто беседуя сам с собой и делая вид, что не замечает приближающихся к перекрестку приятелей. – Первый матадор в мире! И пусть кто-нибудь попробует возразить!.. Единственный в мире!..
– О ком это ты? – ехидно спрашивали приятели, словно не догадываясь, о ком идет речь.
– Что за вопрос! Конечно, о Хуане!
– О каком Хуане?
Жест изумления и негодования:
– Дикари! Словно у нас несколько Хуанов! О Хуане Гальярдо!
– Право, ты спятил! – смеялись приятели. – Ты просто влюблен в него. Уж не собираешься ли ты на нем жениться?
– И женился бы, да он не захочет, – не раздумывая, отвечал пылкий дон Хосе.
Заметив вдалеке других приятелей, он обрывал спор с насмешниками и снова вызывающе повторял:
– Нет, другого такого не сыщешь! Первый матадор в мире! А кто не согласен, пускай только пикнет – уж он будет иметь дело со мной!
Свадьба Гальярдо превратилась в целое событие. День этот совпал с новосельем в доме, составлявшем гордость шорника, который с таким самодовольством показывал гостям патио, колонны и изразцы, будто они были произведением его рук.
Венчание состоялось в церкви Святого Хиля, перед статуей Божьей Матери, дарующей надежду, известной под названием «Макаренской». При выходе свадебного кортежа из церкви вспыхнули в лучах солнца яркие причудливые цветы и птицы на китайских шалях многочисленных подружек невесты. Посаженым отцом был депутат Кортесов. Среди белых и черных фетровых шляп сверкали цилиндры доверенного и прочих богатых сеньоров, сторонников Гальярдо. Они самодовольно улыбались, радуясь случаю пройтись на виду у всех рядом с тореро и разделить таким образом его популярность.
У дверей дома целый день раздавали милостыню. Нищие тянулись из окрестных сел, привлеченные слухом о необычайной свадьбе.
В патио шел пир горой. Щелкали аппаратами фотографы из мадридских газет. Свадьба Гальярдо была национальным праздником. До поздней ночи звенели гитары, хлопали в лад руки и неутомимо стучали кастаньеты. Девушки, изогнувшись, били маленькими ножками о мраморные плиты, вихрем взметались пышные юбки и реяли шали вокруг стройных станов, колыхавшихся в такт севильянам
