«В тесном узилище
Путами крепкими
Связан Аргайл.
Словом волшебным
Скинул верёвки,
Ход потаённый
Открылся в скале.»
– «Песнь об Аргайле».
Меня не убили, как хотел Доннел, и даже не искалечили, как предлагал Нибель. Меня просто бросили в землянку к другим рабам, предупредили, чтоб я не делал глупостей, и ушли.
Среди рабов были и мои соотечественники, и дикари с острова Матак, и даже гаэлы, захваченные в битве или в чём-то провинившиеся. Большинство из рабов давно смирились со своим положением. Некоторые видели в этом наказание божье. Некоторые пытались выслужиться, чтобы их меньше били и меньше нагружали работой. Совсем немногие пытались сопротивляться. Я решил сопротивляться.
Мне давали мотыгу – я «случайно» ломал её. Мне поручали таскать брёвна – я выбирал самые тонкие, гнилые и плохие. Мне приказывали кормить скот – я подмешивал в сено ядовитые паслён и крестовник.
Конечно, ничто не остаётся безнаказанным. Я терпел побои, меня заставляли смотреть, как за мои проступки наказывают других рабов. Но я решил идти до конца.
В конце концов, я дошёл до того, что все остальные рабы стали меня избегать. Пытались вразумить, устроив тёмную, но я как-то предчувствовал опасность, и в тот день не сомкнул глаз, а когда ночью меня пошли бить, атаковал первым. С того дня всё стало ещё хуже.
Некоторые мои товарищи по несчастью, из тех, что пытались выслужиться, стали докладывать хозяевам обо всех моих преступлениях. Странно, но особенно усердствовал Озрик, мой земляк, из соседней деревни. При том, что я знал его раньше, ещё на воле.
Мне пришлось стать примерным работягой, образцом для подражания, но всё равно я старался незаметно для всех подгадить язычникам.
Лишь один человек улыбался, завидев меня, и лишь он из всех рабов разговаривал со мной. Потому что ему было плевать. Его звали Киган, и он был гаэлом. И если бы я мог видеть будущее, я бы придушил его в одну из длинных зимних ночей, но в те времена он стал моим единственным другом.
В самый первый день он подошёл ко мне, широко улыбнулся и протянул длинные тонкие пальцы для рукопожатия.
– Меня звать Киган, – сказал он. – Я – король. Киган ап Конайлли.
Я рассмеялся ему в лицо. Мы сидели в тёмной землянке, в которой жутко воняло дерьмом и прокисшим человечьим потом, он выглядел как заросший оборванец в лохмотьях, и заявлял мне, что он – король.
– Если ты – король, то где твоя корона? – спросил я.
Он пальцами изобразил подобие короны на косматой голове, и мы оба рассмеялись.
– Тогда я – теурийский император, – сказал я, изображая руками символы имперской власти – корону, скипетр и льва.
Киган сразу помрачнел и сказал, что это не шутки.
Он тоже сопротивлялся хозяевам-гаэлам, но его не трогали. Он на самом деле оказался из королевского рода, а королевскую кровь проливать нельзя.
– Хочешь, научу, как насолить этим свиньям? – спросил он меня как-то раз, когда мы косили траву на дальнем покосе.
– Конечно, – ответил я.
– Подкинь в сено вот эту траву, крестовник, – он показал мне на невзрачный кустик. – Вся скотина отравится и подохнет.
Я присмотрелся и запомнил.
– Откуда знаешь? – спросил я.
