Я пожал плечами.
– Что-то терзает твою душу, – констатировал священник. – Расскажи, тебе полегчает.
Я вздохнул и поправил ремень, пытаясь сформулировать мысль, я и сам до конца не понимал, что именно гложет меня.
– Мы с другом, – начал я. – Решили затеять войну.
Священник удивлённо посмотрел на меня.
– И против кого же?
– Против гаэлов, отче.
– Сильную обиду они вам учинили? – спросил старик.
Я замялся на несколько секунд.
– Два года в рабстве – достаточно сильная обида, – сказал я. – Разорённые деревни, угнанный скот, убитые люди, достаточный повод, по-моему.
– Гаэлы всегда грабили пограничные земли, сколько я себя помню, – ответил старик, поглаживая выбритый подбородок. – Мне кажется, тут есть что-то ещё, не так ли?
Я снова замолчал.
– Мой друг – претендент на их корону, – сказал я.
– Да, теперь всё понятно, – улыбнулся священник. – Скажи мне вот что, сын мой. Готов ли твой друг прекратить набеги на наши рубежи? Готов ли жить в мире и держать племена крепкой рукой?
– Да, конечно! – воскликнул я. – Ему незачем воевать с нами, когда так много врагов внутри королевства.
– Тогда я благословляю вас. Затея праведная, и Господь поможет вам, – сказал священник, легко касаясь моей головы скрюченными пальцами.
– Спасибо, отче, – искренне поблагодарил я и вышел из храма с лёгким сердцем.
Тогда я ещё не знал, что церковники напрямую связаны с имперской канцелярией, и всё, что ты говоришь на исповеди, думая, что всё сказанное останется тайной, сразу же становится известно законникам. Тогда я верил, что священнику важнее исцелить твою душу, а не набить карман горстью серебра, полученного за интересный донос.
С другой стороны, церковь в трудные времена помогала простому народу, организовывала госпитали и лепрозории, ночлежки для бедноты, раздавала хлеб. Как и в любой структуре, люди в церкви были разные, хорошие и плохие.
Я вышел, поглядел немного на восходящее солнце и отправился в сторону торговых рядов, намереваясь купить себе хоть какую-нибудь броню и припасы в дорогу.
Мимо меня, отчаянно нахлёстывая коня, широким галопом промчался всадник. Я проводил его взглядом – он мчался в крепость. Многие прохожие остановились, подобно мне разглядывая удаляющегося всадника, но уже через мгновение вернулись к своим делам.
Торговые ряды ранним утром немноголюдны. Лишь сонные купцы открывают лавки да раскладывают товар, делятся новостями и перемывают кости тем, кто ещё не пришёл. Это потом, ближе к вечеру, поток людей на рынке кажется неиссякаемым, а движение их – хаотичным, но утром всё совсем наоборот.
Первым делом я заглянул в лавку сапожника, надеясь подобрать себе готовую обувь. В походе без хорошей обуви никуда, но делать на заказ не хотелось, это долго и дорого. Поэтому я купил крепкие сапоги из бычьей кожи, затем в соседней лавке приобрёл толстый стёганый гамбезон из нескольких слоёв льна, прошитый тонкой проволокой и набитый конским волосом.
Я потратил полчаса на покупку различных припасов в дорогу – сушёного мяса, хлеба, крупы, а когда закончил и взвалил мешок на плечи, сильно пожалел, что не умею выбирать лошадей. Взял заодно пару бурдюков – пить из ручьёв и луж давно надоело. Сгибаясь под тяжестью, я отправился обратно в трактир, надеясь, что Киган не выкинул ещё какой-нибудь фокус навроде пьяной игры в ножички или что-нибудь в этом духе.
К счастью, Господь мои молитвы услышал, и когда я вернулся, гаэл тихо завтракал в общем зале. Я оставил мешки в комнате и присоединился к нему. Киган уплетал за обе щеки яичницу-глазунью с беконом, запивая это всё слабой медовухой. Я решил заказать жареного цыплёнка с чесноком.
