В обители было много достойных. Теодор был знатнейшим целителем, Онуфрий умелой рукой вел немалое хозяйство и принимал паломников, а Василий лучше всех знал и трактовал Книгу Книг, и от его проповеди уверовал бы и покаялся в грехах даже камень. И все же никто из них не пытался перейти черту, за которой начиналось Неведомое. А Иоанн пытался. Было в этом спокойном и обстоятельном человеке что-то, заставляющее предполагать в нем не просто подвижника, но бойца. И Никодим решился на разговор.
– Знаешь ли ты, чадо, почему калифы, исповедующие учение своего безумного пророка, оберегают нашу обитель?
– Я долго думал об этом. – Иоанн говорил медленно, каждое слово падало веско, как камень в пустой колодец. – Речь идет о каком-то договоре, некогда заключенном калифом Майхубом и святым Иоахиммиусом. То, что нам дал Эр-Атэв, видят все, что даем или должны отдать мы, никто не знает. Но это что-то важное, как для нас, так и для иноверцев. Возможно, мы храним нечто, относящееся к эпохе Войны Оленя, ведь именно после победы в ней была основана обитель.
– Хвала святому Эрасти.
Никодим торжественно встал, опершись на знаменитый Посох, ради созерцания которого тысячи арцийцев ежегодно переправлялись через Пролив, дабы в канун Светлого Рассвета преклонить колени перед Священной Реликвией. Более шести сотен лет Посох святого Иоахиммиуса был увит живыми цветами дивной красоты. Несколько раз Архипастыри хотели перенести реликвию в Кантиску, но настоятели обители отвечали, что святой Иоахиммиус велел им находиться в пустыне, сохраняя чистоту помыслов до времени, когда они будут призваны. Возможно, этот отказ и не остался бы безнаказанным, но руки Святого Престола не могли дотянуться до Эр-Атэва, а воевать с калифатом было себе дороже. Посох оставался в Гидале и передавался настоятелем избранному им наследнику. Но прежде чем Иоанн примет Вечноцветущий, иноку предстоит узнать немало того, что может смутить даже светлый и сильный ум.
– Чадо Иоанн. – Иоанн поднялся, хоть еще и не понимал, что сейчас произойдет. – Знаешь ли ты наш обычай: настоятель избирает своего преемника из числа иноков, и до самой смерти предшественника тот становится его правой рукой? Мой выбор пал на тебя.
Иоанн побледнел, губы его дрогнули, но он сдержался. Ни благодарностей, ни вопросов, ни сомнений в своих силах, ни лицемерного отказа. Так. Очень хорошо, он с успехом прошел и это испытание. Испытание неожиданным взлетом.
– Возложи руку на Посох, чадо, и повторяй за мной: «Я, нареченный Иоанном, клянусь сохранить доверенное мне в тайне, пока святой Эрасти не разрешит меня от этой клятвы…»
2855 год от В.И.
12-й день месяца Собаки
Арция. Мунт
Агнеса Саррижская старательно не показывала вида, что потрясена великолепием Мунта. Несмотря на то, что Ифрана уже три с лишним сотни лет считалась независимым государством и довольно успешно воевала с прежней метрополией, ее жители в глубине души продолжали ощущать себя провинциалами. Особенно когда попадали в Мунт. Агнеса гордо выпрямилась, старательно глядя перед собой, не хватало еще, чтобы арцийцы увидели, что она озирается по сторонам, как какая-нибудь деревенщина!
В конце концов, она теперь их королева. Во всяком случае принимают ее по-королевски. Саррижи были влиятельными людьми, но их земли были расположены у самой границы и изрядно пострадали во время войны. Разумеется, они не бедствовали, но и позволить себе купаться в роскоши не могли, а король Жозеф Третий, дядюшка Агнесы по матери, был феерически скуп. Даже его придворные дамы, особенно те, которых Его Величество дарил своим вниманием, сетовали на то, что тот неделями не меняет белье, а сапоги донашивает до дыр. Если же кто-то из нобилей одевался дорого и красиво, то Жозеф расценивал это или как личное оскорбление, или как знак того, что у одного из его подданных завелись лишние деньги, которыми следовало поделиться с Его Величеством. О балах же и охотах и вовсе говорить не приходилось. Король их не устраивал, потому что это было дорого, а нобили – потому что это не нравилось королю. Разумеется, с таким сюзереном жизнь в Ифране более напоминала существование никодимианской
