Материя её бытия становилась частью его портрета. Он напоминал себе, что успех в этом темном аспекте жизни – это лишь вопрос возможности взять на себя её судьбу. У него были все средства: креативные провокации в стрижке, волшебные движения ножницами. Никакие темные апостолы его ни разу не остановили, и каждый звук сердца, каждый взгляд на её прекрасное лицо, лишь подогревали его желание ее заполучить.
Пока его мысли крутятся вокруг образа этой женщины, он ловит себя на том, что стоит на грани – вся красота, которую она несёт, как будто создает идеальные условия для его планов. Ужас, смешанный с восхищением, терзали его, поддерживая в неведении о конечной цели. Степан долго задавался вопросом о том, что ждёт незнающую обыденность, о том, как его замысел приведет к тому, когда он снова увидит её лицо на следующий день. Он и не догадывался, что именно чистота в её красоте надолго останется в его памяти.
Степан не мог заглушить нарастающее волнение, когда снова её увидел. В этот день парикмахерская была наполнена обычным гулом клиентов, но для него этот мир оказался почти неощутимым. Его внимание сосредоточилось лишь на ней – женщине, которую он так хотел сделать частью своего мрачного ритуала. Она сидела в его кресле, а он, замирая, готовился к тому, что должно было произойти.
Напряжение царило в воздухе, как будто пространство вокруг них попало в невидимую паутину. В то время как клиенты шептались друг с другом о повседневных мелочах, в глубине души Степан знал, что момент приближается. Его руки дрожали от смешанных эмоций – от восхищения, страха и мрачного возбуждения. Он закрыл глаза на мгновение.
«Какую вы хотите сделать стрижку?», – спросил он, стараясь сохранять спокойствие, погружаясь в игру, но в действительности уже начал понимать, что эта игра будет не просто сведена к её стилю. Он знал, что этот момент – это не просто стрижка, а начало его психологического ритуала.
Пока он окрашивал её волосы, сердце бешено колотилось, пробуждая в нём желание действовать, которое становилось все более невыносимым. Он наблюдал как волосы претерпевали изменения, и в этом процессе он видел возможность управления – как будто художник, творящий на пустом холсте. В этот момент мрачная часть его мозга напоминала ему о том, что каждое воздействие на неё будет не только изменением внешности, но и созданием глубокой связи, которая вела к необратимым последствиям.
Каждая стрижка и каждое движение безжалостно поддавались ритуалу безумия. Он включал свет и тень в процессе: разрезая пряди, он создавал гармонию, порой даже недоступную обычным парикмахерам. Он разглядывал её глаза, полные доверия, и в этой уязвимости чувствовал облегчение, как будто внешние силы наполняли его. Внутреннее противоречие стало подниматься на поверхность, и он давал себе волю продолжить этот путь.
Каждый взмах ножниц давал ему возможность углубляться дальше в бездну. И, как мощный ритуал, крики его разума останавливались, а внутреннее «я» уже не отторгало тьму, скорее обвивало её вокруг своего чувства. Степан смутно понимал, что это уже не просто работа – это была очистительная операция его души, наполненная страстью и мрачной игрой, в которой он был не только исполнителем, но и вдохновителем.
