Уже давно никто не звонил Гончарову ночью. Он услышал звонок сквозь сон и подумал, что это кто-то с его родины, из Грозного, перепутал часовые пояса, и звонит, думая, что здесь день. Не открывая глаз, он потянулся к трубке:
– Алло?
– Товарищ капитан, это Дадиев. У нас ЧП.
Через полчаса Гончаров прибыл в расположение четвертой роты.
– Боже мой, Русик, ну и рожа у тебя. Тебе пять месяцев осталось, дотяни, родной.
Ещё через полчаса прибыл командир Гундарев. Как только он вошел в казарму, дневальный во весь голос гаркнул: «Смирно!». Скомандовав: «Вольно», Гундарев тут же направился к Гончарову. Он узнал Дадиева только по погонам, потому что Руслан был в части единственным солдатом в этом звании.
– Дадиев?.. Что случилось? – Гундарев был удивлён и обескуражен.
Больше всего Руслан ненавидел ложь. Об этом знал и Гончаров, поэтому он решил взять ситуацию в свои руки:
– Да, товарищ подполковник, это он. Я и сам его не сразу узнал, так его изуродовал старший лейтенант Круглов только из-за того, что парень зашёл в их роту поздороваться с ребятами.
Гундарев перевёл взгляд на солдат. Те согласно закивали, подтверждая слова Гончарова.
– А где он сам, Круглов-то? – спросил Гундарев.
– Да там, пьяный в стельку. Лежит в каптёрке и даже толком не помнит, как избивал Дадиева, – Гончаров старался говорить уверенно.
Командир определился моментально:
– Дайте Круглову отоспаться и прийти в себя, а утром позвоните на гауптвахту, чтобы его забрали на семь суток.
Десять дней спустя после этих событий капитан Гончаров был вызван в штаб для серьёзного разговора. Вернувшись, он приказал Руслану построить роту для важного сообщения:
– Товарищи солдаты, российским войскам в Афганистане нужна дополнительная помощь. Нашей роте трубопроводчиков выпала честь направить солдат для выполнения интернационального долга и помощи афганскому народу. Так как мы единственная рота на острове Сахалин, все туда направлены быть не могут. У нас три отделения по десять человек. Итого – тридцать. Отделение Виктора Ченцова в полном составе через три дня вылетит спецрейсом в Ташкент, а далее – в Афганистан. Здесь останутся отделения Дадиева и Горохова.
Услышав эту новость, Виктор Ченцов побледнел и опустил голову. Тем же вечером перед сном он позвал Руслана на разговор:
– Русик, после отбоя я уйду в самоволку и не вернусь. Будет объявлена тревога, а через несколько дней, когда найдут, меня отдадут под трибунал, потом или тюрьма, или дисбат. Такие вот дела…
– Витёк, ты что, сдурел, что ли? Ты что несешь?
– В Афган я не пойду ни за что! Знаешь, восемь месяцев назад у меня умерла мама, поэтому я ездил в отпуск. Я теперь один, у меня нет никого, кроме жены Лены. Мы с ней всю жизнь вместе. Вместе закончили десять классов, сидя за одной партой. Между нами даже ничего не было, пока мы не обвенчались восемь месяцев назад. Через месяц она должна родить. Через месяц я стану отцом. Служить осталось пять месяцев. Если уйду в Афган – могу не вернуться живым, и тогда Лена с ребенком останутся одни. Лена потеряла отца, когда ей было два года, а мама её умерла перед тем, как я ушёл в армию, и…
Руслан перебил его:
– Подожди, Витёк, я всё понял. Не продолжай. Дай мне пару минут, – Руслан опустил голову, размышляя. «Наверно, это судьба, – подумал он. – Судьба попасть в Афган». Все эти месяцы он чувствовал себя виноватым, что поддался уговорам Воронина в военкомате. Теперь он понял, что это знак свыше, и это его шанс. Шанс выполнить свой «интернациональный долг», пускай хотя бы всего на пять месяцев службы. Если вернётся живым, то сможет сказать себе, что сделал всё возможное, а иначе все, кто не вернулся оттуда, будут стоять у него перед глазами, говоря ему: «На нашем месте мог быть ты».
