Читать онлайн Лина Синица - Кровные узы. Дилогия «Тень Павионик»

Дизайнер обложки Лина Синица

© Лина Синица, 2025

© Лина Синица, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0067-2328-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Потемневший от времени каменный особняк со шпилями возвышался на острове озера И́рос и был виден как с городского побережья, так и с набережной Академии Марсильо́н. Когда-то остров был частью суши, но постоянные приливы и отливы отделили его от материка, вынудив обитателей дома возвести каменный мост.

Это было странное место для строительства – особенно для такой богатой и властолюбивой семьи, как Павио́ник. Их уважали и боялись, им завидовали и многие обладатели крупного капитала или титула, мечтали породниться с ними. Но местные, видевшие хозяев этих земель куда чаще, чем прочих аристократов, относились к Павионик с подозрением. Старожилы шептались, что семья связана с колдовством. Этим и объясняли выбор места для постройки дома – ведь большую часть холмистой местности здесь покрывали густые леса Исли́н, пользовавшиеся дурной славой. Не проходило и года, чтобы кто-нибудь не заблудился среди деревьев или вовсе не вернулся оттуда.

Пережив восемнадцать поколений, особняк пришёл в упадок. Разрушенный каменный мост, некогда надёжный и крепкий, теперь выглядел печально и угрожающе, его каменные опоры покрылись мхом, а деревянные стропила скрипели под порывами ветра. Разросшиеся деревья, казалось, пытались скрыть остатки былой красоты особняка. Плющ плотно обвивал старые стены здания. Закрытые ставни на первых этажах намекали на давнюю заброшенность дома, погруженного в тишину и запустение. Причиной тому стали события шестилетней давности.

Теперь это местная достопримечательность. Ступать на территорию острова запрещено, так как это частное владение. И даже если бы о доме забыли во всем мире, здесь, на северном берегу озера, в учебном городке Академии Марсильо́н, его не предали бы забвению.

Аделаи́да достала из сумки свою старую потрёпанную камеру, повертела её, настраивая, и навела на вымощенную дорожку, но не нажала на спуск, а стала сквозь объектив разглядывать белые цветы на кусте калины.

Дыхание перехватило в один миг, руки вцепились в фотоаппарат – и тут же раздался щелчок затвора. В видоискателе мелькнуло изображение. Аде́ль была уверена, что наваждение исчезнет за эту долю секунды, но нет – он всё ещё стоял и смотрел на неё. То ли с лёгким недоумением, то ли в таком же потрясении, как и она.

Аде́ль опустила камеру. Ослепительный день вдруг стал невыносимо ярким, так что глаза защипало от света. Весенняя зелёная листва вспыхнула золотом, пропуская сквозь себя лучи, и сам этот мальчишка казался ангельским. Свет ореолом ложился на его светло-русые вьющиеся волосы, тонкую розоватую кожу с бледными веснушками, выцветшие зелёные глаза. На худощавом теле висела белоснежная пижама в голубую полоску – на два размера больше. Всё в нём выдавало либо перенесённую тяжёлую болезнь, либо текущий недуг.

Мальчик смотрел на неё широко раскрытыми глазами, губы приоткрылись от изумления. Аделаи́ду охватили такие сильные тоска и радость, что сердце готово было разорваться. Хотелось и рыдать, и смеяться. Он сделал шаг в её сторону.

Тонкий грифель скользил по бумаге, оставляя чёткие линии. Лукавый изгиб миндалевидных глаз, тонкие брови, длинные ресницы, светлые волны волос, прикрывающие левый глаз…

Аделаи́да, неловко придерживая лист перевязанной левой рукой, выводила контур полуулыбки, когда дверь внезапно распахнулась. Она вздрогнула от неожиданности и прижала тетрадь к груди. В комнату ворвалась Ни́на У́неч, её лучшая подруга. Девушка с выкрашенными в светло-русый волосами и длинной чёлкой, которая делала её круглое лицо ещё болеё детским, а пухлые губы – ещё выразительнеё.

– Наконец-то встала и даже оделась! Я тебя добудиться не могла. Мне бы так спать, как ты, – хоть из пушки пали! – Нина пинком сбросила тапки с ног под кровать.

– Я не просила меня будить. Разве я когда-нибудь опаздывала на уроки? – Аде́ль встряхнула затёкшей рукой, и фамильный перстень едва не соскользнул с её пальца.

Она сползла с кровати и аккуратно расправила покрывало.

– Смешно. Я о тебе вообще-то забочусь. – Ни́на надула губы и бросила недовольно: – Первым уроком стоит психология, и мой любимый красавчик-профессор не придёт – потому что И́лиманн снова выздоровел. Ушёл бы уже на пенсию выращивать свои огурцы и дал мне возможность, наконец, побольше проводить время с профессором Бела́р. Я уже причин не могу придумать, чтобы ходить в учительскую повидать его.

Аделаи́да фыркнула, убирая незаконченный рисунок в сумку – между старым фотоаппаратом в кожаном футляре, занимавшим половину пространства, и учебниками.

Она поправила белую рубашку школьной формы, отряхнула пиджак тёмного зеленовато-синего оттенка и взглянула в зеркало. Провела рукой по светло-русым волосам, спускавшимся ниже плеч, поправила чёлку, прикрывая правый глаз, и критически оценила свою бледность. Чувство было такое, будто с каждым днём она становится прозрачнеё – и вот-вот растворится в воздухе. Скривившись от боли в запястье, она поправила зелёную повязку, поддерживавшую перевязанную правую руку, и оглядела комнату, погружённую в лёгкий хаос из-за сборов Нины. Та как раз заканчивала подворачивать школьную юбку вишнёвого цвета и завязывала чёрный галстук, вытянув шею.

Здание общежития, как и вся школа, было построено пять веков назад и не отличалось комфортом – тем болеё администрация предпочитала сохранять колорит прошлого в ущерб удобству учеников. Комната казалась мрачной: старинные кровати из красного дерева, такая же громоздкая мебель – резной шкаф, массивный стол с ящиками, тяжёлое кресло. Шторы плотно закрывали большое окно, а на полу лежал ковёр настолько тёмный, что узор не разобрать. Если бы не плакаты со спортсменами над одной из кроватей, фотографии и стопки ярких книг и журналов на полках, можно было бы подумать, что эта комната принадлежит не современным подросткам.

Над столом Аделаиды висело расписание и была прикреплена вырезка из газеты: девочка в полосатом платье улыбалась в камеру, а за ней стояли высокий привлекательный мужчина и худощавая женщина с короткой стрижкой.

– Как всегда, безупречна. Ты – образец для подражания, – прозвучал нетерпеливый голос Нины, и она оттеснила подругу от зеркала, едва ли не вплотную приблизив лицо к нему. – Начала интересоваться своей внешностью?? Хочешь, я тебя накрашу?

Адель подняла с кровати помаду и тушь со словами:

– Ты же не собираешься использовать это? Учитель всё равно заставит стереть. А если ректор увидит?

– Зануда. Ты же не донесёшь на меня старосте? Я слегка только, – Нина потёрла губы пальцем – не будет видно.

– Этот макияж… Ты что, новую жертву для флирта нашла? Профессор Белар будет разочарован. – Адель с любопытством взглянула на подругу, закинула сумку на плечо и была готова идти, но Нина не спешила, жирно намазывая губы помадой.

– «Любви обиды переносим мы трудней, чем яд открытого раздора», – кто-то там сказал, – пропела она. – Профессор Белар упорно меня игнорирует, так что мне остаётся переключиться на кого-то другого, а то так можно упустить своё счастье. Тебе-то легче: богатство, знатная фамилия, внешность – можешь найти какого-нибудь бедняка, как в дешёвом романе, или за Виктора выходи.

Аделаи́да смущённо пригладила чёлку, проверяя, прикрыта ли часть лица. Не то чтобы она нуждалась в напоминаниях о своей милой, даже красивой внешности, но была уверена: если бы не фамилия Павио́ник, вряд ли кто-то вообще обратил бы на неё внимание.

– Будто мне и так сплетен мало, – пробормотала Адель. Сумка оттягивала плечо, и ей хотелось, чтобы Нина поторопилась. – И это была цитата Шекспи́ра. И Ви́ктор мне не нужен – он скореё пугает. Мне бы человека ласкового и.… не знаю, чтобы сладостями кормил?

На последних словах Адель смущённо рассмеялась. Разговоры о влюблённости и парнях всегда вызывали у неё неловкость.

– Ну да, ну да, – протянула Нина, критично оглядывая себя в зеркале и поправляя форму. – И на свидания вы будете ходить в библиотеку, вместо романтического ужина делать домашку, и боюсь представить каким способом будете заводить детей! Я готова!

Нина покружилась, так что укороченная юбка взметнулась неприлично высоко, и весело добавила:

– Кстати, мы опаздываем.

Они покинули общежитие, чуть ли не бегом преодолевая расстояние между корпусами через лужайки. Адель не нравилась эта черта подруги – легкомысленное отношение к учёбе и отсутствие беспокойства об опозданиях.

Прочитав буклеты для абитуриентов и туристов, нельзя не очароваться фотографиями: неоготические здания, ухоженные лужайки, обилие фиолетовых люпинов, огромное вытянутое озеро И́рос с ледяной солёной водой – её приносит узкий проток с моря на северо-западе. За школьным комплексом раскинулся обширный лесной парк, переходящий в дремучий лес Исли́н, который тянется до самого предгорья.

Академия хвалится своим престижем и тем, что основана на средства и по чертежам знаменитой семьи Павио́ник.

Но какими бы радужными ни казались перспективы, для учащихся академия оставалась мрачным местом, окутанным жуткими историями – об исчезновениях учеников и преподавателей, о призраках, тайных обществах – всего, на что хватало подросткового воображения. Высокие стрельчатые окна, стены с дубовыми панелями, массивные люстры и тёмная мебель – всё говорило, что прошлое не желает уступать современности. Главной же проблемой для учеников оставалась плохая мобильная связь – приходилось пользоваться старомодными проводными телефонами.

На гербе Академии Марсильо́н изображён заяц, перепрыгивающий башню – самое высокое (и, как утверждают, самое старое) сооружение в академии. Это единственная школа, куда стремятся дети из богатых и влиятельных семей с 10 лет. После 8 лет обучения выпускники могли поступать в любой университет – такую привилегию академия давала каждому, наравне с бесценными связями и безупречным образованием.

Дети чистокровных кровей, такие как Аделаида, пользовались в академии особыми привилегиями – не только среди одноклассников, но и среди преподавателей. Дружба и покровительство отпрысков старинных знатных семей значительно повышали статус в глазах остальных. Чистокровные составляли едва ли восьмую часть от общего числа учащихся, но это не мешало им влиять на остальных. Красивые, успешные в учёбе и спорте, они были негласными законодателями моды в студенческой среде. Многие старались им подражать, прислушивались к их мнению. Чистокровные обычно держались особняком, разделившись на группы по возрасту. Так или иначе, каждый из них состоял в родстве с другими, что ещё больше отделяло их от основной массы.

Основную же часть учащихся составляли дети «новой аристократии» – семей, которые купили себе место среди элиты или обладали деньгами и властью, не имея титула. Нередко они поступали не с первого раза, и всё ради того, чтобы завести полезные связи, которые станут пропуском в высшеё общество. Поэтому в Академии негласно соблюдалась строгая иерархия.

– У́неч! Сотри эту гадость с губ! Ты что, опять подогнула юбку? Почему я вижу твои колени? Бери пример с госпожи Павионик! – услышали подруги, пытаясь проскользнуть мимо преподавателя у входа в главный корпус.