На один крючок под номером вешалась одежда, мешочек со сменной обувью школьника, за которым закреплен тот номерок.
Принимали утром одежду, также выдавали её после уроков, назначенные два ученика из класса.
Я не ходил в столовую. Уже тогда обеды в школьной столовой стали платными, то ли три рубля в месяц, то ли пять.
Мама не могла заплатить за них, поэтому ел, что собрали дома в пакет, или голодал, сидя одиноко на подоконнике.
В тот день, на обед у меня ничего не оказалось. Наконец, решился.
Прошелся перед раздевалкой, вроде никого нет: ни дежурного, ни вахтёрши.
Бегала мелюзга под ногами, но ничего, она не помеха.
Одним за другим, кулачком простучал окошки, одно окошко приоткрылось.
Не теряя времени, обдирая руки и плечи, тут же нырнул внутрь.
Меня поймали за руку, когда шарил по карманам чужой одежды в поисках наживы.
А до этого, искал, примерял разную обувь.
Одна пара очень приличных ботинок оказалась впору.
Поэтому заранее подменил: свои галоши сунул в чужой мешок «сменки», а те классные ботиночки в родной мешочек.
Но, как говориться, сгубила жадность: надо было быстрее вылезать обратно, а я остался.
Вахтерша всё же не спала, бойкая бабища на мою беду оказалась.
Украденные предметы, пришлось вернуть, ботинки тоже.
Случай обошёлся моральной поркой на педсовете, реальной экзекуцией дома.
Естественно, одноклассники выказывали некоторую брезгливость, считая меня нищетой, оборванцем, жалким отбросом общества.
Уже тогда, в школе ощущалось сильное расслоение на богатых и бедных: у мальчиков наручные часы, электронные с браслетом, марки «монтана» или «сейко» с мелодиями, у девочек висели в ушках золотые серёжки.
Я хотел походить на них, в тоже время нет.
Они с детства приручены к достатку в обеспеченной семье, обеды, ужины, вечерний уют возле цветного телевизора.
У них крутые вещи, джинсы, кроссовки, кассеты, пластинки.
Ближе к выпуску из школы, мопеды, мотоциклы, на которых они с шиком подъезжали прямо к входу.
Мы вырастали, а значит, вырастали потребности.
У кого-то мелкие, у кого-то большие, вплоть до того, как завалить красивую девчонку одноклассницу в постель.
Кроме того, с каждым классом выше, увеличивалась потребность возвыситься над ровесниками, унизить кого-то.
Например, в шестом классе меня подставили на уроке труда.
Сам трудовик ушёл в кандейку: то ли пить чай, то ли читать газету.
Парней оставил, мол, сами разберётесь.
Там надо одну детальку точить из деревяшек, «чопики» называются.
Я мучился, один мальчик говорит:
– Вот ножик, возьми, стругай.
С радостью принял нож. Работа пошла быстрей.
Вдруг что-то отвлекло меня: то ли шум, то ли потасовка.
Конечно, подбежал ближе, а ножик забыл, возле моего места.
А потом вернулся, глядь – ножа нет. Он пропал.
Розыски ни к чему не привели, никто не сознавался, кто его прикарманил.
Пацаны изображали полное неведение, непричастность к пропаже.
Мальчик Владик Драган, хозяин ножа, тоже отбрехивался в голос, рвал на себе одежды, натурально показывая оскорбленную честность: «я его не забирал, он же у тебя в руках оставался. Теперь ищи сам как хочешь!»
«Труды» оказались последними уроками в тот день.
Пацаны давно разошлись по домам, а Владик наблюдал.
При нём, в третий раз перерыл помещение, заглядывая всюду: под верстаки, под станки, под стулья, парты.
Рылся среди мусора, всё бесполезно.
Пропавший нож был дорогой, в смысле по деньгам.
Складное лезвие, красивая перламутровая ручка.
