– Она даже от Джо отдалилась. Ни с кем с работы не общается. Не хочет никого видеть, даже старую подругу детства Лароуз.
– Клеменс говорит, что она и ее сторонится.
– Джеральдин, ох, Джеральдин. То она уронила кастрюлю с запеканкой, то теперь это. Понимаю: я сам виноват. Я ее испугал, напомнил об ужасе того происшествия.
– Ты называешь это происшествием, Бэзил?
– Знаю-знаю. Но я не могу даже произнести это слово.
Наступило молчание. Наконец отец проговорил:
– Нападение, изнасилование. Наверное, я тоже схожу с ума, Эдвард. И Джо отдаляется от меня.
– С ним все будет нормально. Да и она выйдет из этого состояния, – сказал Эдвард.
– Ну, не знаю. Она стала просто невменяемой.
– А что церковь? – спросил Эдвард. – Если Клеменс будет брать ее с собой в церковь, может быть, это поможет? Ты, конечно, знаешь, как я ко всему этому отношусь, но Клеменс говорит, у них там появился новый священник, и он ей вроде нравится.
– Не думаю, что Джеральдин найдет утешение в церкви после стольких лет.
Мы все знали, что мама перестала ходить в церковь, вернувшись из пансиона. Она так и не объяснила, почему. Но и Клеменс, насколько мне было известно, никогда не пыталась силком тащить ее в церковь.
– А что за новый священник? – спросил отец.
– Интересный. Можно сказать, симпатичный мужчина. Если тебе нравится такой типаж. На голливудских кастингах таких сразу берут на главную роль.
– Какого рода?
– Фильмы про войну. Вестерны. Секретный агент на опасном задании. Кроме того, он служил в морской пехоте.
– Бог ты мой! Профессиональный убийца ударился в католичество.
Повисла тяжелая тишина, и она тянулась так долго, что стала невыносимой.
Отец встал. Раздались его шаги. Потом плеск виски. Журчание.
– Эдвард, и что известно об этом священнике?
– Немного.
– Подумай…
– Налей-ка и мне. Он из Техаса. Из Далласа. Католический мученик в наших краях. Даллас. Он оттуда родом.
– Я не знаю никого в Далласе.
– Точнее сказать, он из маленького городишки под Далласом. У него есть ружье, и я видел, как он стреляет сусликов.
– Что? Это очень странно для бенедиктинца. Мне они всегда казались наиболее добропорядочными и разумными из всех.
– Верно, в целом, так. Но он из новообращенных, недавно был возведен в сан. Он совсем не такой, как… хотя кто сейчас помнит отца Дамьена? Да, и он в поисках. Выступает с довольно-таки смелыми проповедями. Бэзил, я даже иногда задумываюсь, все ли у него в порядке с головой, а может, он просто… слишком умный?
– Надеюсь, он не такой, как тот, кто был до него, который написал в газету гневное письмо о пагубных чарах женщин-метисок. Ты помнишь, как мы над ним хохотали? Боже…
– Да уж, если бы тут дело было только в Боге. Иногда, когда я хожу к причастию вместе с Клеменс, я вижу двойника, сам не знаю, почему.
– И кого же ты видишь?
– Я вижу двух священников: один с серебряной кропильницей, из которой он освящает прихожан святой водой, а другой – с винтовкой.
– Но ведь с духовушкой!
– Да, с духовушкой. Но он очень ловко из нее палит, прицельно и наповал.
– И сколько сусликов на его счету?
– Дюжина или около того. Трупики выложены на детской площадке.
Оба помолчали, задумавшись над сказанным, потом Эдвард продолжил:
– Но это же не делает его…
– Знаю. Но круглый дом! Символ старинных языческих верований. Женщины-метиски. А что, если все это предать огню – и все сжечь дотла, и искушение, и преступление – все погибнет в пламени, как при огненном жертвоприношении… О боже…
